Орден геноцида
Шрифт:
— Как, как… — проворчал я, шагая на своих двоих и ведя под узды Пылинку. — Обыкновенно. Волшебные слова я знаю, вот как.
— А меня научишь?
— Баш на баш, сестра, баш на баш…
— Ну, после того, как ты уговорил папу взять меня на охоту, я уже почти верю в то, что ты — исполняющий желания джинн, — хихикнула кузина и пропела. — Арабская нооочь!..
— Ты главное лишний раз рот не открывай, как до разговора с надзирателем дойдёт, — сказал я. — Поприветствуешь, извинишься… Пообещаешь, что больше так себя вести не будешь.
— И он?.. — с сомнением произнесла Хильда.
— И он тебе сразу ключи от мотоцикла и вернёт.
— Ой темнишь ты что-то, Курт, ой темнишь… Не может оно всё так просто быть. Ну, не может!
— Кто сказал, что будет просто? — пожал я плечами. — Дипломатия — это всегда поиск компромиссов…
— Не помню, чтобы ты у нас большим дипломатом был, — ехидно произнесла сестра. — Ты что, втихаря открыл Зелье Удачи? Так лучше бы философский камень поискал — я бы себе сразу купила…
— …«Цундапп Блиц», — гнусаво закончил я. — Ты что-нибудь новенькое придумаешь уже или нет?
…Но я лишь бедняк. Из богатства — лишь сны,
Я грёзы свои разбросал пред тобой.
Ступай же легко, ведь шагая вперёд,
Мои ты сминаешь мечты[1].
— продекламировала Хильда. — О, я поняла! Ты такой желчный, потому что у самого мечты нет! Тебе срочно нужно придумать, чего бы ты очень хотел купить!
— Быть может — банку клея? — хмыкнул я. — Кое-кому в рот влить, чтобы болтала помень… Тсс! Тихо. Почти приехали.
— Стой! Кто идёт? — окликнул нас вышедший из дверей полицейской управы городовой.
— Не идёт, а едет, — буркнул я.
При том, что вот как раз я и не ехал, а шёл пешком, с трофейным карабином наперевес.
Хильда на своей лошадке таки ехала, а вот свою Пылинку мне пришлось отдать под перевозку трёх замотанных в мешковину трупов. Трое выживших налётчиков были привязаны к седлу Снежинке и двигались своим ходом.
Почему?
А потому что полиция, мать её так, не прибыла!
Причём от слова совсем. Мы прождали, наверное, с полчаса, но даже ни единого полицейского свистка не услышали. И это после стрельбы, считай, что в центре города! Безобразие. Совсем надзиратель Кот мышей не ловит…
Каламбур? Ну, пусть будет каламбур… А раз гора упорно не шла к пророку, нами было решено выдвигаться самостоятельно. За это время Семёныч собрал пяток дюжих парней, которые выволокли тела налётчиков из лавки и запаковали их в дерюгу. Но предварительно мы этих голубчиков обыскали — с полным на то основанием, между прочим. Никогда не отличавшаяся брезгливостью Вилли занялась тем покойником, которого подстрелила из карабина; Хильде достался бандит с двумя моими пулями в туше. Блондинка недовольно ворчала, но карманы обыскала, хотя и таким она заниматься и не любила.
Обвинений в мародёрстве мы не опасались — что в бою взято, то законный трофей. А мы не какие-то там проходимцы с большака, а на княжеской службе вообще-то — даже Мина числится форестером при дяде, даже несмотря на то, что ей всего четырнадцать. Это замуж ей по традициям ещё рано, а вот боевое оружие в военных кланах принято вручать уже лет в двенадцать — обычно кинжал или стилет…
Нам хиршфангеры дарили на восьмилетие. А в двенадцать лет — винтовки.
— Кто такие? — спросил городовой.
— Новенький, что ли? — спросил я. — Обер-форестер Винтер, к надзирателю Коту — грабителей поймали.
Я вытянул из-под кителя висящую на шее Печать — серебряный цербер в чёрном круге — и продемонстрировал полицейскому.
— Вашбродь, — немедленно взял козырёк городовой. — Следуйте за мной.
Вошли внутрь управы.
Чердынь — городок маленький, всего четыре тыщи душ по крайней переписи — аккурат на околоток и набирается. Но место не сказать, чтобы самое спокойное, даже несмотря на маленькое население — речной порт же, а в порту завсегда какие-нибудь мутные личности ошиваются.
При этом полиции, как обычно, было мало — девять человек вместе с околоточным надзирателем на весь город. Конечно, ни с кем задиристым мы не граничим, но Ожог — это вряд ли лучше каких-нибудь горских княжеств под боком. Так что полиция — это так, по остаточному принципу, а больше внимания князь уделяет порубежной страже и личной дружине.
Хотя, надо признать, сегодня управа была и вовсе феноменально пуста… Даже странно. Где все? Куда подевались?
Дверь в кабинет надзирателя была распахнута настежь.
— Вашбродь, к вам, — доложил городовой.
— Дмитрий Петрович, — приветственно кивнул я. — Доброго дня.
— Свободен, Игнат.
Что-то писавший за столом Кот, отложил перо в сторону, снял и убрал небольшие круглые очки и поднялся на ноги.
— Конрад Вольфович. Чем обязан?
Околоточному надзирателю было где-то под полтинник и в противовес своей фамилии он скорее походил на гончую или борзую — высокий, сухопарый, не потерявший военной выправки даже после отставки из княжеской стражи.
Чёрный мундир, красные погоны с серебряным просветом, пара аксельбантов, полдюжины медалей — в основном за выслугу. И тем ярче выделяется белый эмалевый крестик «георгия», который одинаково высоко ценится в большинстве княжеств Конфедерации — такой при княжеском дворе не выслужить. Другие ордена — пожалуйста, но «георгия» трогать не решаются и спустя два века после учреждения.
«Ни высокое происхождение, ни колдовской ранг не дают право быть пожалованным сим орденом. Даётся оный лишь тем, кои не только должность свою исправляли во всем по присяге, чести и долгу своему, но сверх того отличили еще себя особливым каким мужественным поступком. Сей орден никогда не снимать, ибо заслугами оный приобретается».