Орден Люцифера

Медведев Антон Николаевич

— До чего же я устал от всех этих глупостей… — вздохнул Мастер. — Хоть бы раз было что-то но­вое… — Он немного помолчал. — Хочешь, я отпущу и тебя, и этого дурачка? — Виктор кивком указал на Илью.

Отец Михаил не ответил.

— Не веришь? — усмехнулся Мастер. — Зря, я всегда держу слово. Обещаю, что отпущу вас обо­их — если ты отречешься от своего Бога. Не жале­ешь себя, пожалей хоть этого парня. Уверен, тебе это потом зачтется. Давай, всего несколько слов — и вы оба свободны.

— Потому я и говорю, что ты ничего не зна­ешь о вере, — ответил отец Михаил. — Не чув­ствуешь это, не понимаешь.

Ты ведь не можешь отказаться от солнца, верно? Не можешь пере­стать дышать. Так и я не могу отказаться от Бога. Он — мой воздух, мое солнце. То, без чего мне про­сто нет жизни.

Несколько секунд Виктор холодно смотрел на священника. Затем шагнул к нему и поудобнее пе­рехватил меч.

— Тогда молись, — мрачно произнес он, силь­ным толчком сбил отца Михаила на колени и под­нял клинок. — Сейчас мы проверим, что крепче — мой меч или твоя вера… Предлагаю в последний раз: отрекись!

— Верую во единаго Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невиди­мым… — начал читать батюшка, сложив скован­ные наручниками руки перед грудью, в его глазах не было ни тени страха. — И во единого Господа

Иисуса Христа, Сына Божия, Единороднаго, иже от Отца рожденнаго прежде всех век…

— Не делай этого! — закричал Илья, с нена­вистью глядя на Мастера. — Не смей! — Он рва­нул цепи.

Илья ничем не мог помочь священнику. Молни­ей сверкнул меч, голова покатилась по полу. К по­толку взметнулся фонтан крови, обезглавленное тело завалилось на бок.

— Ну и где Он, ваш Бог?! — хрипло спросил Виктор, повернувшись к Илье. — Посмотри на него, — он указал клинком на труп. — Помог ему твой Христос?! Хоть ты-то понял, что все это глу­пости? Что нет от вашего Бога никакой помощи, что никто и никогда ее не дождался?! Христа рас­пяли, Иоанну Крестителю отрубили голову. Распя­ли апостола Андрея. За две тысячи лет миллионы христиан были преданы мучительной смерти. И где же Он был, ваш Бог? Где, я спрашиваю? — Виктор подошел к Илье. — Почему Он не спасает вас, если вы так в Него верите?

— Потому что у каждого человека свой путь и свой подвиг, — ответил Илья, чувствуя странный прилив сил. — И отдать жизнь за веру — это не так уж мало. Думаешь, ты убил его? — Он взгля­нул на тело священника. — Неправда — ты отпра­вил его в жизнь вечную. Он сейчас с теми, кто его любит. Его жизнь завершилась подвигом. А чем за­вершится твоя жизнь?!

— Тебе сейчас лучше подумать о своей, — мрач­но произнес Мастер и сжал рукоять меча.

— Ну, давай! — презрительно усмехнулся Илья. — Покажи еще раз остроту своей железяки. Убей меня, их убей, — он кивнул в сторону притих­ших охранников, стоявших у двери. — Убей всех, кого сможешь. Почувствуй себя сильным, могуще­ственным. Только знаешь, — он подался вперед на цепях, — между нами говоря, ты как был дерьмом, так им и останешься.

Мастер занес меч — Илья без страха смотрел на клинок. Это понял и Виктор.

— Ну нет… — сказал он, опуская меч. — Я не убью тебя сейчас — это было бы слишком просто. Ты еще пожалеешь о том, что родился на свет… — Он рывком повернулся к охранникам. — В камеру его! И уберите здесь всю грязь…

Мастер вышел из комнаты. Было слышно, как он идет по коридору, потом все стихло.

— Ну, и кто будет все это убирать? — уныло спросил

один из охранников. — Смотри, сколько кровищи…

— Вот ты и будешь, — отозвался второй.

Он лежал в холодной темной камере. Там ца­рил абсолютный мрак — свет погасили сразу по­сле того, как Илью втолкнули внутрь. Брошенный в углу комнаты матрац он искал уже на ощупь.

Гибель священника потрясла Илью. Верил ли он сам в то, что говорил там, в залитой кровью ком­нате? Было ли охватившее его в те минуты вдох­новение чем-то пришедшим свыше, или за ним скрывалось банальное желание хоть как-то уни­зить Виктора? Илья не знал этого. Сложные чув­ства, двойственные. Он и хотел верить в то, что вера спасает, и боялся этого. Факты — упрямая вещь. Валентин мертв, отец Михаил тоже. А Виктор жи­вет и здравствует…

Потом он уснул, с тайной надеждой на то, что встретит во сне Валентина или отца Михаила. А мо­жет, их обоих. Увы, проснувшись, Илья почти не помнил, что ему снилось. Знал лишь, что монаха и священника в тех снах не было.

Он лежал в полной темноте и думал об Ольге. Как-то она там? Все ли у нее в порядке? Если люди Мастера смогли отыскать Валентина, то что меша­ет им украсть Ольгу?

Илья не заметил, как снова задремал. Ему снилось, что идет война, он от кого-то убегает. Нужно спрятаться, какая-то девушка зовет его в свой дом. Открывает подпол, он спускается вниз. Крышка подпола снова закрывается, становит­ся темно. Потом наверху слышатся шаги: кто-то открывает крышку, в глаза бьет слепящий луч фонарика. Затем слышится лязг передергивае­мого затвора…

— Держите его.

Илья вздрогнул, открыл глаза. Горел свет, ря­дом с ним стояли Мастер и два охранника. В руках у Мастера был шприц.

— Можешь даже не дергаться, — сказал Вик­тор, на его лице мелькнула нехорошая улыбка.

— Козел… — отозвался Илья, пытаясь сбросить навалившихся на него охранников. Бесполезно — его прижали к матрацу, он ощутил, как на правой руке ему закатывают рукав. Почувствовал при­косновение иглы, вздрогнул от укола. Прошло еще несколько секунд, и его отпустили.

Сев на матрасе, Илья быстро взглянул на руку. Из проколотой вены выступила капля крови.

Все понятно — из него решили сделать нарко­мана. Сначала подсадят на иглу, а потом будут му­чить, не давая очередную дозу во время ломки.

— Это не наркотик, — словно слыша его мысли, произнес Виктор. — А вот что это на самом деле, ты узнаешь через пару часов. Отдыхай…

Мастер вышел, следом удалились и охранники. Свет снова погас.

Сидя на матраце, Илья прислушивался к своим ощущениям. Придвинулся к стене, оперся спиной. Потом снова отодвинулся — стена была очень хо­лодной. Какое-то время сидел, потом, ощутив, что у него кружится голова, лег.

Он не хотел сдаваться. Нужно перетерпеть, вы­стоять — какая бы гадость ни была в том шприце.

Очень мешала темнота, не давая возможности заце­питься хоть за что-нибудь взглядом, получить точ­ку опоры. В какой-то момент Илье показалось, что мир вокруг него начал вращаться. Сознание уплы­вало — чтобы удержаться, он начал петь песни.

— Ты меня на рассвете разбудишь… — пел он, чувствуя, что засыпает. — Проводить необутая выйдешь… Ты меня никогда не забудешь… Ты меня никогда не увидишь…