Орден последней надежды. Тетралогия
Шрифт:
– Мертвец! – перебиваю я старика. – Вот как тебя зовут. Если угодно, труп.
Скрипнув зубами, я стаскиваю господина Кошона с кровати и рычу ему прямо в лицо:
– Ты умрешь за то, что посмел ее тронуть, сволочь!
Епископ вскрикивает от боли, когда я отбрасываю его в сторону. Я стою, сцепив зубы, до хруста сжал кулаки, пытаясь вернуть утраченное спокойствие.
Отдышавшись, я вновь цепляю на лицо улыбку и дружелюбно спрашиваю:
– Продолжим?
Кошон, забившийся в угол спальни,
– Зачем вы кривляетесь?
Зачем, зачем… Защитная реакция психики, вот зачем! Больше всего на свете мне хочется разрезать епископа на тысячу маленьких кусочков, не спеша, очень медленно, наслаждаясь каждым движением лезвия, отточенного до бритвенной остроты. И если я не буду старательно держать на лице улыбку, то на нем тут же появится оскал ненависти, а мне еще столько надо узнать!
– Ладно, – улыбаюсь я еще шире. – Вижу, ты запираешься. Похоже, моего укоризненного взгляда не хватает, чтобы пробить твою толстую, как у буйвола, кожу.
Пожав плечами, я снимаю со стоящего на столике блюда кружевную салфетку, в голосе искренний интерес:
– А если и они поглядят с осуждением, неужто не поможет?
Я встряхиваю блюдо, отчего разложенные на нем окровавленные кусочки мяса сдвигаются, и виновато говорю:
– Не было времени как следует прополоскать их от крови, да это и ни к чему. Все равно к утру протухнут.
С минуту епископ молчит, объятый ужасом, затем кричит тонким фальцетом:
– Что это?
– Как что? – удивляюсь я и, почесав в затылке, с облегчением говорю: – А, я понял, к старости зрение уже не то, раз за разом оно тебя подводит. Это глаза твоих молодцов. Их тут четырнадцать, я дважды сосчитал. Все боялся, что забуду какой-нибудь выковырять. Вот сейчас мы посмотрим на тебя все вместе, в шестнадцать глаз, может, тебе стыдно станет! – И жестко добавляю: – Не будешь говорить, я выложу сюда же и твои глаза. От тебя мне нужен только язык.
Когда епископ Пьер Кошон поднимает взгляд, в нем уже и в помине нет прежней ненависти, один лишь безграничный ужас.
– Ты сам дьявол, – выдавливает он.
– А с вами только так, – поясняю я. – По-другому вы не понимаете. – И задумчиво добавляю: – Один великий славянский гуманист с простым именем Лев написал как-то, что захватчикам надо разбивать головы тяжелыми дубинами народной войны. Развивая его мудрую мысль, скажу, что неплохо бы им крушить ребра, выкалывать глаза, рубить руки и ноги. В общем, гвоздить их, пока не сдохнут. А кто я такой, чтобы спорить с признанным классиком и гордостью мировой литературы? К тому же в молодости он сам был боевым офицером, то есть жизнь повидал в самых ее неприглядных аспектах. Такой плохому не научит, сказал, что надо вас убивать на месте, как бешеных псов, значит, иначе с вами поступать нельзя!
Посмотрев на бледного как смерть епископа, я со вздохом говорю:
– Дубиной я тебя, английский пособник, бить не буду, больше одного удара тебе не вынести, а вот каленым железом во внутренностях поковыряюсь вдоволь. Поэтому не буди во мне волка, рассказывай все по порядку.
– Что вы хотите знать?
– Кто отдал приказ о казни Дочери Орлеана?
– Генерал Ордена Золотых Розенкрейцеров, – шепчет епископ. – Никто не знает его имени и лица, кроме пяти членов совета.
– Все бы вам в тайны играть, прямо как дети! А кто передал приказ тебе? Имя, приметы?
– Брат Маркион. Он всегда приходит в маске, ростом чуть ниже вас, широкие плечи, осанка солдата, волосы светлые, с рыжиной. Судя по голосу, ему около сорока.
– Ну, допустим, – киваю я. – Тогда следующий вопрос: где расположено главное змеиное гнездо?
Епископ долго молчит, затем шепчет что-то, побелевшие губы не слушаются, руки дрожат.
– Что? – рычу я.
– Барнстапл. Это в Уэльсе. Замок Барнстапл.
– Барнстапл, – нахмурившись, повторяю я. – Где-то я уже слышал это слово, но вот где? Давай-ка поподробнее, – решаю я наконец. – Где он находится, какие рядом города? Выкладывай все как на духу.
– Это крупная гавань на западном побережье Англии, с огромной судоверфью. Собственно, Барнстапл скорее столица маленькой страны со своей собственной армией, флотом и десятками укрепленных замков. Постороннему туда так просто не попасть.
– Ясно, – говорю я. – Видишь, совсем не сложно говорить правду, это даже приятно…
И тут меня как молнией прошибает, в памяти всплывает давным-давно забытый разговор. Это было два год назад, бурные воды Ла-Манш, я в личной каюте покойного Эрга ван Хорстена, капитана «Святого Антония». Что-то такое он плел насчет корабельных сосен, в которых так нуждаются в Барнстапле. В голову приходит еще одна мысль, настолько простая и ясная, что я понимаю: это и есть озарение.
– У тебя есть карта Англии? – спрашиваю я.
– Есть, лежит на моем столе в рабочем кабинете, – кивает епископ. – Но зачем?
– Веди в кабинет, – требую я.
В рабочий кабинет Пьера Кошона мы входим строго по ранжиру, первым бредет владелец, вторым иду я, загораживаясь тучным епископом от возможных ловушек. Едва оглядевшись, я усаживаю господина Кошона в глубокое кресло, откуда так сразу и не встанешь, сам подскакиваю к широкому, как восьмирядное шоссе, столу, но епископа держу в поле зрения. Кто знает, вдруг у него в кабинете повсюду понапиханы тайники с оружием, а мне вовсе не хочется словить стрелу из арбалета. Нет никакого стиля в том, чтобы поворачиваться спиной к живому врагу!