Орден последней надежды. Тетралогия
Шрифт:
– Внимание! – звонко пропели горны.
Англичане зашевелились, готовясь встретить и отразить удар стальной лавины. Лучники сменили прицел, перенося огонь со всего французского войска на приближающуюся кавалерию. Заскрипели тугие луки, нацелились в небо тяжелые стрелы с трехгранным бронебойным наконечником. Такие мастерят лишь для войны, сам вид их завораживает – смертоносно красивые, дивно симметричные и убийственно острые. Горны пропели в третий раз, и не успел еще окончиться чудесный серебряный перепев, как змеиный шелест взлетающих стрел на секунду перекрыл приближающийся грохот.
Раздавшиеся в следующую секунду предсмертные крики и стоны боли, чудовищные проклятия и панические вопли заставили в панике
Тяжелую броню пробили, разумеется, не все, да много ли человеку надо? А потому – добрались немногие, и теперь лучники били в упор, не щадя и боевых коней. И зря брешут французы, будто британцы мажут наконечники стрел ядом, им это ни к чему. В бою йомены втыкают перед собой стрелы прямо в землю, так оно удобнее, а уж что с той землей попадет в рану – один бог ведает. Да все что угодно от ботулизма до столбняка! Но врать рыцарям не к лицу, англичане – отнюдь не дикари, да и зачем к таким прекрасным стрелам еще и яд? Право слово, это смешно.
К тому моменту, пока первый отряд спешенных французских рыцарей преодолел хотя бы двести ярдов, с конным прикрытием было покончено. Уйти удалось немногим, в панике галлы разворачивали коней, уздечками рвали рты, в кровь раздирали бока шпорами. Эти струсившие так торопились, что смешали ряды наступавшей пехоты, безжалостно топча воинов тяжелыми копытами боевых лошадей. Оттого на поле возникла страшная толчея. Всюду лежали мертвые всадники, бились в конвульсиях раненые кони, предсмертные крики агонирующих, вопли и проклятия раненых сотрясали воздух. И над всем этим стоял смертоносный, не прекращающийся ни на секунду шелест тяжелых английских стрел!
С трудом вытаскивая из грязи тяжелые ноги, пешие рыцари приблизились на полтораста ярдов к лучникам. Они начали уставать и задыхаться, ведь тащить на себе двадцать килограмм железа по колено в грязи – нелегкая задача. Остановиться и передохнуть невозможно, тяжелые стрелы клюют каждую секунду, то и дело кто-то из соседей с предсмертным криком рушится вниз. Тяжелая броня, непролазная грязь, душный, насыщенный испарениями воздух сделали свое дело: рыцари стали замедлять шаг.
И тут обнаружилась последняя несправедливость этого дня: широкое с севера поле воронкой сужалось в направлении англичан. Пытаясь дойти до врагов быстрее, французы толкались и сбивались во все более плотную кучу. Многие уже не могли поднять рук, сотни были стиснуты и попросту задохнулись в страшной давке, не помогли и стальные доспехи! От арбалетчиков не было никакого толка, они и раза выстрелить не успели.
Французы таяли на глазах, но отступить для рыцарей было бы позором. И они упорно шли вперед, оставляя за собой холмы и курганы мертвых тел. Как только французы приблизились на расстояние сорока ярдов, лучники начали бить в упор. Но с яростным криком шевалье ринулись вперед, прямо на острые колья. И так силен был их напор, что галлы смяли и потеснили тяжелых мечников и копейщиков, а лучники, забросив луки за спины, схватились за мечи и топоры.
– Вива ля Франс! – ревели сотни пересохших глоток.
К английскому королю пробились трое французских рыцарей, настоящих исполинов, бешено круша все и вся вокруг. Эти трое – все, что осталось от восемнадцати шевалье, ставших накануне кровными побратимами и поклявшихся умереть, но убить короля-захватчика. Двое – с огромными двуручными секирами, по стародавней привычке называемыми францисками, третий – с булавой невозможных размеров. Ни один человек на земле не смог бы биться подобным оружием, такое под силу лишь
Генрих кубарем покатился по земле, по пути выпустив меч из рук. Оглушенно помотал головой и невольно дрогнул: перед ним вырос самый высокий из троицы, сквозь прорезь шлема полоснули яростью черные глаза, гигант обрекающе вскинул чудовищную булаву. Но тут трех исполинов буквально захлестнула волна тел, королевские телохранители наконец-то пришли в себя.
Королю подвели другого коня, он спешно вскочил в седло, слегка покачнулся, злобно выругавшись сквозь зубы. Внимательно оглядел поле битвы: французы, невзирая на чудовищные потери, напирали по-прежнему. В первом отряде шли сильнейшие и храбрейшие рыцари Франции, и сейчас, добравшись наконец до захватчиков, они вымещали на тех всю ненависть и злобу, все пережитые на поле страхи и боль за погибших друзей. Забывшие про луки стрелки яростно сопротивлялись закованным в сплошную броню рыцарям, но не им тягаться с мастерами клинка. В рукопашной против шевалье они – как щенки перед волкодавами. Парящий высоко в небе орел кинул холодный взгляд на поле битвы: сверху прекрасно видно, как тонкая полоска оставшихся в живых французов неумолимо перемалывает англичан. И те наконец дрогнули и попятились.
«Сейчас или никогда!» – понял Генрих и властно махнул герольдам, в ответ заревели тяжелые рога.
Из леса с обеих сторон выдвинулись сидевшие там с вечера в засаде лучники, сотни лучников с каждой стороны, и в упор, в спину, начали бить ничего не замечающих французов. И не нашлось конницы, что прикрыла бы спешенных шевалье, ведь ее разгромили раньше. А по уши завязший в размокшей земле второй отряд остался далеко позади, потому не успел вовремя прийти на помощь. Барахтающиеся в грязи арбалетчики попытались было дать залп по английским лучникам, но этим лишь обратили на себя ненужное внимание. Пока генуэзцы, торопясь и чертыхаясь, пытались найти упор в полуметровой грязи, чтобы перезарядить арбалеты для второго выстрела, их уже выбили тяжелыми стрелами, утыкав каждого, как ежа.
Это был уже не бой – бойня. С такого расстояния удар тяжелой бронебойной стрелы не держит никакая броня. И это был полный разгром. Через несколько минут все французские рыцари были либо мертвы, либо захвачены в плен. С криками ярости англичане ринулись вперед, сминая второй, отставший отряд французов. Изрядно прореженные стрелами рыцари не выдержали напора и, устрашенные, бросились бежать. Их били в спины, но вскоре, утомившись карабкаться по грудам тел, вернулись обратно.
Трудно поверить, но все эти события уложились в жалкие полчаса времени. Всего лишь тридцать минут, и французской армии пришел конец. Азенкурское поле представляло собой страшное зрелище, всюду груды человеческих и конских тел, громкие стоны и мольбы о помощи, отчаянные крики умирающих. От мощного запаха свежепролитой крови и нечистот из распоротых животов мутило даже привычных ко всему воинов.
Но и это был еще не конец. Минуло два часа, и французский резерв пошел в смертоубийственную атаку! Так уж выпали кости судьбы, что именно в этот момент…
– Ваше величество, – подскакал к Генриху встрепанный как воробей оруженосец, – на лагерь напали французы, охрана смята и уничтожена!
Генрих бросил быстрый взгляд на изрядно потрепанное войско, на наступающих французов, сквозь зубы рыкнул:
– Граф де Люссе, возьмите пятьдесят рыцарей, сотню копейщиков и пятьсот лучников. Больше я вам дать не могу. Вы должны отбить лагерь и стоять до последнего. Если нас зажмут с двух сторон, мы пропали.