Орден
Шрифт:
Через береговой лес Чудского озера они ехали молча, друг подле друга. У князя — меч в ножнах. У Бурцева — «шмайсер» в седельной сумке.
Пару раз сзади шелохнулись кусты, потом далеко впереди упал снег с потревоженной еловой лапы. То ли зверь какой, то ли птица. А может, ослушался Гаврила князя — приставил-таки незримую охрану.
Выбрались на истоптанный озерный лед.
— Кто ж ты такой, а, Василько? — неожиданно начал разговор Александр.
— Я ведь уже говорил, что…
— Перестань, — Ярославич нервно дернул плечом. — Я правду хочу знать.
Бурцев призадумался. А князь-то вовсе непрост. Наблюдателен, проницателен и умен у новгородцев князь. Осторожно спросил:
— Какую именно правду ты хочешь знать, княже?
— Правда — она завсегда одна, Василько. Кто ты?
Он вздохнул:
— Все еще считаешь меня колдуном?
— Нет. Это Игнат в тебе до сих пор ведунские знаки выискивает да на ухо тайком нашептывает. А мне сдается, тут иное. Совсем иное. Невидимые стрелы, телеги самоходные, танки-змеи эти железные с людьми во чреве, птицы, извергающие гром, огонь и смерть. Ведь не заморские же это штучки. Не водится таких чудес за морями-то. Купцы новогородские далеко заходят, но ни о чем подобном слыхом не слыхивали. А тебе, я смотрю, хорошо известны все эти диковинки. И как управляться с ними, ты тоже разумеешь. Так объясни, откуда они взялись на головы наши горемычные? И откуда ты сам взялся?
Бурцев молчал. Размышлял…
— Почему ты не хочешь открыться, Василько? Али боишься? Так глупо это. После всего, теперь-то…
В самом деле, почему?! Он хмыкнул. Чего, в самом деле, таиться? Новгородский князь — из тех, кому не страшно и правды открыть. А от Бурцева не убудет. Что, выложить ему все как есть на прощание? Вкратце и быстро. А там уж пусть сам решает Ярославич — верить ли, нет ли…
— Ладно, слушай, княже. И не говори потом, что не слышал…
Глава 47
Свой рассказ Бурцев закончил под Вороньим Камнем. У той самой скалы, с которой давеча расстреливал из трофейного пулемета «мессершмитт» цайткоманды.
Они ехали шагом меж каменными зубцами, торчащими из ледяных торосов. Стремя в стремя ехали. Один камень был расколот гранатой — именно на нем Бурцев провел первое испытание противотанковых снарядов «большого ну». Князь слушал не перебивая. Лишь когда собеседник умолк, проговорил тихо, задумчиво:
— Вот, значит, как оно все обернется в недостижимые для нас века. Чудной сказ ты мне сказывал, Василько. А коли быль это, так чудно вдвойне! И уж не знаю почему, но верю я тебе. И вопросов у меня — не счесть. Да не вправе я тебя больше держать. Обещал ведь отпустить после прогулки к Вороньему Камню, а князю положено слово свое блюсти. Только вот…
— Что, князь?
— Хотел бы я продолжить нашу с тобой беседу. Не нынче, а после, коли будешь еще в новгородских землях.
— Буду — продолжим, — улыбнулся Бурцев. — Обязательно продолжим. А сейчас мне, правда, в поход выступать пора.
— Если помощь какая нужна…
— Спасибо, князь, помощников верных пока хватает. А тебе еще немца добивать да с предателями своими новгородскими разбираться, так что…
Что-то небольшое, продолговатое промелькнуло в воздухе. Глухой стук под копытами — меж коней… Бурцев удивленно глянул вниз. Камешек со скалы сорвался, что ли?
Ага! Как же, камешек! Железная болванка полностью ушла в рыхлый снег. Сверху торчала отполированная деревянная рукоять. Граната! Ручная! Противопехотная! С Вороньего Камня брошенная! Судя по всему — фашистская «колотушка» «М-24».
— Князь!
Замедлитель немецких гранат времен Второй мировой горит 4—5 секунд. Бурцев действовал быстрее. Рывок… Прием из арсенала татарской борьбы на поясах — и оба всадника рухнули из седел на каменный зуб. За каменный зуб… Скатились на лед.
Ярославич успел лишь открыть рот. Сказать новгородский князь уже ничего не успел.
Взрыв. Грохот.
Осколки ударили в лошадей, в камень, срикошетили, ушли вверх, в стороны.
— Что?! Кто?! — Александр уже стоял с обнаженным мечом.
Бурцев прыгнул к окровавленным конским тушам, вырвал из своей седельной сумки «шмайсер». Глаза смотрят вверх — на Вороний Камень. Ствол «МП-40» — тоже.
А там — над скалистым обрывом, меж валунами мелькнула чья-то шапка. Бурцев ударил очередью. Шапка исчезла. Донесся стук копыт. Уходит, гад…
— Князь, будь здесь!
Не слушая и не слыша возражений, Бурцев уже бежал вокруг острова — к пологому склону Вороньего Камня. Только там и мог спуститься на озерный лед гранатометчик.
Со стороны заросшего берега к ним спешили встревоженные дружинники. Гаврила Алексич — впереди. Но далеко еще, слишком далеко княжьи люди. А незнакомый всадник в простеньком тулупе, мохнатой шапке и широких штанах — вот он! Слетел с Вороньего Камня, поворотил коня к ближайшему леску. Погнал…
Нет, врешь, не уйдешь! Теперь — точно не уйдешь. Еще одна очередь из трофейного «шмайсера». Конь умчался. Всадник, срезанный пулями, — упал. Заворочался на снегу, завыл утробно. Красное пятно растекалось под набухшим тулупом.
Бурцев подбежал к раненому. Подоспел и Александр.
— Кто это?
Брезгливо — как некогда боярин Игнат ворочал сапогом отрубленную голову мясника Федьки — Бурцев перевернул ногой скрюченное тело. Тело застонало. Бурцев отступил в изумлении.
— Игнат?! — Ярославич тоже был в шоке. — Ты?!
Еще один стон. Мертвенно-бледное лицо. Гримаса нечеловеческой боли. Мольба в глазах.
— Убей, князь, — прохрипел боярин. — Сжалься…
Да, тяжко сейчас Игнату: пуля вошла в бок, а вышла из живота. С кишками вышла. А когда кишки вот этак — наружу, смерть уже неминуема. Но смерть смерти рознь. Если вставить все как есть, долго еще боярину мучаться. Очень долго.
— Убей… Христом-Богом прошу…
Князь, однако, не торопился выполнять просьбу предателя. Склонился над боярином. Посмотрел сверху. Хмуро, недобро, глаза в глаза:
— Ты Савву живота лишил, Игнат?
— Да, князь, — боярин не отпирался — зачем? Сейчас-то. — Тебя хотел… Не вышло…
Ох, ничего ж себе! Бурцев присвистнул. Выходит, вовсе не эсэсовец швырял гранату в Александра во время Ледового побоища!
— И Федьку Рваноуха нарочно зарубил, чтоб тебя не выдал? — продолжал допрос Ярославич.