Ордер на смерть
Шрифт:
— Так я и не знаю… — ответил он. — Надеюсь! Страшный он человек — безумец какой-то. То есть ненормальный вроде…
— Ладно, Коля, ночь уже на дворе. Иди спать и не терзай себя. На боку спи, чтоб рану не потревожить. Вообще-то я ужасно рада, что ты вернулся. Живи пока тут, не стесняйся!
Они разошлись по комнатам, погасили свет и улеглись. Радио было выключено тоже, и теперь в тишине только ходики еле слышно тикали.
Игнатьевна, засыпая, думала о том, как пойдет завтра в церковь — поставит свечи за Тарасыча и за своего постояльца, чтоб скорее выздоравливал… Вскоре она уснула.
А Вдовин долго ворочался — причем переворачиваться с одного бока на другой нужно было осторожно и медленно, чтобы не задеть рану на спине. Еще и почки болели. Да и жара стояла — даже сейчас, ночью. Окна были открыты, а толку? Ни тебе ветерочка, ни дождика — плотная такая, густая духота.
Сообразив, что заснуть ему не удастся, Николай Степанович прошлепал босиком в ванную, включил там, прищурившись, электрический свет и напился холодной воды из-под крана. Уставился на себя в зеркало — тьфу, ну и рожа, смотреть страшно! Небритый, всклокоченный, в глазах тоски только прибавилось… Вдруг он вспомнил угрозу Артура — вырезать у него на лбу слово «бомж» — и содрогнулся, представив, как бы это выглядело. Потом угрюмо вздохнул — а кто он есть-то?
Бомж, на самом деле бомж. И если в ближайшее время он не возьмется за ум, не подыщет себе работу, то совсем его жизнь покатится под откос. И жилье бы надо подыскать… Игнатьевна хоть и предлагает ему тут задержаться, а неудобно ведь…
Стараясь не шуметь, Вдовин пошел на кухню, закурил и начал вспоминать свое военное детство: зверства немцев в их деревне, как они убили его родителей и подожгли дом, как на них, фашистов, повели атаку наши солдаты, как спасли его, спрятавшегося в избе, а потом закричавшего в полный голос. Вспомнил свою фронтовую пайку — а его все бойцы подкармливали, особенно Тарасыч… Дороги войны, изуродованные трупы вдоль обочин, пленных немцев, сражения — все вспомнил. И так ему жалко себя стало, свою незадавшуюся жизнь, что он даже слезу смахнул.
Затушил окурок папиросы под струей воды — очень боялся пожар нечаянно устроить — и поплелся к своему дивану, чтобы снова попробовать уснуть. В открытые окна доносились откуда-то звуки музыки, взрывы смеха, пьяные разговоры. Неподалеку от дома Игнатьевны понастроили в последнее время всяких кафе, баров, казино и клубов, как и по всей Москве в конце девяностых. Гулянки там шли каждый день и каждую ночь; люди прожигали в пьяном угаре свою молодость и свои деньги, веселились, знакомились, ссорились, иногда и стреляли друг в друга. Шумела, короче говоря, бурная и развратная жизнь большого города, одного из престижнейших его районов… Люди есть люди, ничего с ними не сделаешь — как были все эти гулянки, так они будут всегда! Игнатьевна, похоже, к этим звукам уж привыкла, раз не просыпается. А Вдовину они действовали на нервы. Радоваться-то особо нечему было. Одна тоска в душе, тоска и уныние…
Он зажег настольную лампу, взял с полки какую-то книжку о войне и погрузился в чтение. Читал, пока буквы и строчки не стали сливаться в сплошной фон, а перед глазами не поплыла какая-то мутная пелена. Он и не заметил, как выронил книжку из рук и уснул. Уснул крепко, хотя несколько раз вскрикивал и учащенно дышал — ему снилось, что Артур гоняется за ним с ножом в руках и вот-вот догонит.
Утром Вдовин никак не мог открыть словно свинцом налившиеся веки. Хоть и слышал, как на кухне возится уже Игнатьевна, громыхает противнями, моет посуду, даже напевает что-то. Потом он неосторожно лег на спину — и тут же уселся на кровати, ошалело соображая, где он и что с ним происходит. Рана все еще болела, и случайное прикосновение к ней сразу заставило проснуться. Он выключил настольную лампу — вчера забыл это сделать, уснул — и пошел на кухню. Поздоровался с Игнатьевной, закурил. Потом она сделала ему перевязку.
— Ты, Коль, чего-то кричал во сне, — заметила старушка.
— А, ерунда! Прошлое спать не дает… — отмахнулся он.
— Да, Андрей звонил, Ярцев. Скоро придет в гости.
— Чего вдруг? — поинтересовался Николай Степанович.
— А он, когда звонил, сказал, что с тобой поговорить хочет. Чтоб ты ему про Серпухов рассказал и про пытки. Он статью последнюю об этом деле пишет и хочет у тебя все уточнить.
— Последнюю? — хмыкнул Вдовин. — Ну, слава Богу! Артура, значит, поймали уже. Ничего Андрюшка не говорил про это?
— Да ты знаешь, я не спросила. Наверное, поймали, да… Он сказал, через час будет, а я пока в церковь схожу Тебе, Коля, задание ответственное даю — вот, видишь, пирожки поставила? Как подрумянятся, ты духовку выключи, и все. Не подведешь? Ладно, я пошла. Сегодня посидим с Андреем, выпьем.
— Ну, выпить я завсегда не прочь, — заявил шутливо Николай Степанович. — Тем более, если все бандиты уже пойманы, а значит, получат свое… Иди, иди, Марьюшка, за духовкой прослежу, не переживай. Да, чуть не забыл — можно ли бритву купить по пути, а? А то мне перед Андреем таким кощеем неудобно показываться… Спасибо! А я пока приберусь везде, ладно?
Игнатьевна ушла, не закрывая двери на ключ — Вдовин сам запер ее изнутри на щеколду. Походил по комнатам, смахивая пыль всюду, где мог достать, протер даже экран телевизора. Теперь он ходил в шлепанцах, что ему дала хозяюшка, и вообще одет был аккуратно. Она уговорила, хоть поначалу он и протестовал, нарядиться в вещи ее покойного мужа, которые с незапамятных пор аккуратной стопкой лежали в шкафу, выглаженные и выстиранные. А что сделаешь? Его одежда обветшала уже до крайности! Пришлось чужое надевать.
На нем теперь были добротные черные брюки, чистые майка, трусы, носки и белая, с вышитыми на ней птицами, просторная рубаха навыпуск. Он сам себе нравился в таком виде — даже к зеркалу не раз подходил полюбоваться на новый наряд.
Опасаясь не выполнить задание Игнатьевны, он постоянно заходил на кухню, открывал дверцу духового шкафа, пока не убедился, что они, пирожки, явно готовы, и не выключил духовку. А вскоре пришла и хозяйка, да не одна, а с Ярцевым — встретились у подъезда. Вдовин обнял по-дружески Андрея: рад был его видеть. А Игнатьевна, как всегда после посещения церкви, стала особенно тихой и задумчивой, даже смиренной.
— Проходи, проходи, Андрюша, будь как дома! — говорила она Ярцеву. — Ты, надеюсь, сегодня никуда уже не спешишь?
— Да нет вообще-то. — Андрей причесался у зеркала и пошел следом за ней на кухню. В руках у него был пакет — судя по всему, с угощением. Так и оказалось: Андрей, улыбаясь, стал доставать из пакета сыр, колбасу, коробку с пирожными, банку кофе, бутылку водки «Праздничная».
Игнатьевна всплескивала руками и повторяла, озабоченно поглядывая на Вдовина:
— Видишь, балует нас!.. Андрюша, ну зачем такие расходы? Лучше бы жене молодой что-нибудь красивое купил, чем нам.