Ордер на возмездие
Шрифт:
Подобная холодность Бахрушина озадачила. Ему уже не хотелось ехать.
Комбат же совсем не хотел обидеть полковника ГРУ. Он думал, что тот приедет извиниться за Подберезского, и не хотел этого разговора. Если бы он знал, что Бахрушин хочет приехать к нему с предложением заняться настоящим делом, то вел бы себя совсем иначе.
– Машину к подъезду! – резко бросил Бахрушин, нажав клавишу селектора.
– Меня не будет до вечера, телефон у меня с собой, звони, в случае чего, – сказал он своему помощнику.
Полковник, спустившись во двор, сел
Комбат встретил полковника Бахрушина настороженно. Руку подал, рукопожатие было крепким.
– Проходите, Леонид Васильевич, садитесь. Может, выпьете с нами, пообедаете?
– Не откажусь, – сказал Бахрушин.
– Миша, ну-ка, постарайся, все-таки Леонид Васильевич гость.
– Будет сделано! – четко, по-военному отрапортовал Порубов, торопливо направляясь на кухню.
– Борис Иванович, есть у меня к тебе дело, очень важное и очень нужное.
Комбат молчал, поглядывая на Бахрушина.
– И думаю, кроме тебя больше никто с ним не справится.
– Что за дело? – небрежно спросил Рублев.
– Давай поговорим, пока Миша Порубов на стол соберет?
– Давай.
Мишаня Порубов сквозь приоткрытую дверь слышал лишь тон разговора.
Иногда звучал бас Рублева, иногда голос полковника Бахрушина. О чем они говорили, Порубов понять не мог. Мясо на большой сковородке шипело, брызгало жиром, и Мишане оставалось лишь переворачивать его и следить, чтобы оно хорошо прожарилось и не сгорело.
Минут через десять на кухню вошел Комбат, его лицо было серьезным.
– Ты тут, Миша… – тронув за плечо своего бывшего подчиненного, произнес Рублев, – пошустри тут еще минут двадцать-тридцать. Серьезный разговор у нас с Леонидом Васильевичем.
– Ясное дело. Может, я мешаю, может, мне вообще уйти?
– Ты это брось! Ты – мой гость и ерунду всякую не городи.
Через полчаса Мишаня Порубов собрал на стол, но не спешил приглашать Рублева Бахрушиным. Те вошли на кухню сами.
– Миша, мы тут подумали… – обращаясь к Порубову, сказал Бахрушин, – мужик ты надежный, как говорит Борис Иванович, свой в доску.
– Конечно, свой, – буркнул Мишаня и улыбнулся.
– Твоя помощь нам нужна, – Если надо, естественно, помогу, что за вопрос? – Порубов посмотрел на Комбата, пытаясь угадать, от кого исходит инициатива.
– Мы, Миша, вдвоем решили, – Бахрушин говорил вежливо, снизу вверх поглядывая на верзилу Порубова.
– Я готов. Только вот мясо горячее, жаль будет, если остынет.
– Мясо мы съедим, время у нас есть.
– Тогда садитесь, что стоять? – весело скомандовал Порубов, и мужчины уселись вокруг стола.
В центре стояла огромная сковородка с огромными кусками мяса.
– Давай-ка, Миша, доставай, – Комбат подмигнул Порубову. Тот быстро открыл холодильник и поставил в центр стола литровую бутылку водки.
– Открывать, командир?
На этот раз Порубов обратился к Комбату, ведь тот был
Комбат же взглянул на Бахрушина.
– Открывать, открывать, – подыграл двум бывшим десантникам полковник ГРУ.
Мишаня кончиками пальцев легко и без напряжения свинтил пробку, та лишь щелкнула в его сильных пальцах. Погладил бутылку, словно та была живая, наполнил рюмки.
– За Андрюху давайте выпьем, за его здоровье.
Тост Комбата поддержали. Да и не могли не поддержать, Подберезский был дорог каждому из троих, все трое знали его хорошо.
– Если бы Андрюха был в порядке, сидел бы сейчас с нами, – перекидывая огромный ломоть мяса на тарелку Бахрушина, произнес Порубов.
– Сидел бы вот на этом месте, Все трое улыбнулись. Каждый вспомнил компанейского Андрея Подберезского.
– А что-то про вашего Гришу Бурлакова ничего не слышно?
– Жив-здоров Бурлак, если свистнуть, приедет, – сказал Комбат. – Я недели две назад с ним по телефону говорил, он меня, как всегда, на охоту тянул, а я решил к Мишане съездить.
– Ты не жалеешь, Борис Иванович? – спросил Порубов.
– Чего жалеть, тебя хоть на путь истинный наставил.
– О чем это вы? – улыбнулся Бахрушин, старательно отрезая от большого куска мяса маленький кусочек.
– Он знает, о чем, – Комбат строго взглянул на Мишаню.
– Ясное дело, знаю.
– Значит, давайте договоримся так: завтра утром я к вам подъеду, все обсудим подробно и начнем действовать. Я привезу кое-какие фотографии, дам вам ориентировку.
Хоть все трое и могли выпить, но бутылка осталась недопитой. Мишаня пока еще ничего не понимал.
Когда Бахрушин уходил, он крепко пожал руки своим друзьям:
– В девять я буду у вас. Если что случится, позвоню.
Когда дверь за полковником ГРУ закрылась, Порубов взглянул на Комбата.
– Что делать надо, Иваныч? Серьезное что-нибудь?
– По пустякам Бахрушин меня никогда не беспокоил. Ты можешь на кого-нибудь свои смоленские дела оставить?
– Я их уже оставил.
– На кого? – спросил Рублев.
– На Костю Метелкина.
– На того вертлявого, маленького, с зонтиком?
– Вертлявый, маленький, а в работе сечет. Так что я спокоен.
За Ибрагимом Аль Хасаном неотступно следили. Окна квартиры, принадлежавшей его русской жене, московской татарке, постоянно находились под прицелом видео-и фотокамер. А иорданец тем временем, казалось, не собирался прятать что-нибудь из своей жизни от посторонних глаз.
По вечерам, когда темнело, он сидел с женой в гостиной, задернув лишь полупрозрачные занавески, которые слегка размывали очертания лиц, но спутать бородатого Ибрагима с женой блондинкой было невозможно. Если он уезжал из дому, то обставлял это с помпой. Машина подкатывала к подъезду, и иорданец, не спеша, с папкой выходил на крыльцо. Запрокидывал голову, подставляя лицо солнцу, и лишь затем садился в машину.