Ордынская броня Александра Невского
Шрифт:
Несмотря на оскорбления и непонятную ему старших, он рос веселым и шаловливым мальчишкой, не переставая чувствовать радость и прелесть жизни, постоянно открывая для себя что-то новое в ней. Хватало ему и ласки, которую, правда, дарили ему только бабушка и мать. Мальчик, оставаясь наедине с матерью, несколько раз подходил к ней с вопросом об отце. Но та первое время отнекивалась, и лишь однажды, сказала ему, что его отец уже давно умер. Когда же он подрастет, она многое расскажет ему о нем. Одно еще после этого спросил ребенок у матери: хороший ли был его отец. Мать, кивнув головой, и утирая слезы, навернувшиеся ей на глаза, отвечала, что отец его был совсем не такой, каковы все окружавшие их мужи, кмети и смерды. Понимая, что своими вопросами он расстраивает самого родного и любимого ему человека, мальчик более не спрашивал у матери ничего, хотя очень захотел узнать, где могила его батюшки. Понимая, что он еще мал и что жизнь его еще впереди,
Жили они бедно, он часто недоедал. Бывало так, что дядья или их жены попрекали его куском хлеба. Он донашивал старые, дырявые и великие ему дедовы порты и драную рубаху, но не отчаивался, ибо матушка обещала пошить ему этим летом новые порты и рубаху. В этих старых портах, что приходилось все время подтягивать и подвязывать, ему неудобно было бегать. А бегать он любил, как любит это делать большинство шаловливых мальчишек. Вот вчерась они, он и его двоюродный брат, убежали под гору к Плещееву озеру и начали гонять там соседских гусей. Вот было удовольствие видеть, как шипели гусаки, вытягивая свои длинные шеи и нападая на них. А они с братом, то убегали от гусаков, то гнали стаю, и стая, гогоча, теряя перья, разбегалась у берега и мелководья, звонко хлопая крыльями, поднималась в воздух и, кружа над озерной гладью воды, поднималась все выше вверх. Правда, зоркие старческие глаза деда заметили их с береговой кручи. Ребята слишком увлеклись, поднимая другие соседские стаи в воздух, когда дед неожиданно подкрался с длинным пастушеским кнутом и так звонко, с оттягом, хлестанул за спинами ребят, что они перепугались и дали ходу во все ноги вдоль по берегу озера. Дед не мог бегать быстро, но вдогон добавил им длинным кнутом так, что достал по задницам и босым пяткам. Только вечером в темноте вернулись они домой. Бабушка дала им крынку с квасом и хлеба и уложила почивать во дворе на сеновале, укрыв попоной.
Утром они проснулись и начали вновь шалить, роясь в сене, разбрасывая его и сталкивая друг друга с копны вниз на землю. Вот тут их уже застал кнут дядьки — братнина отца. Дядька стащил обоих мальчишек вниз и перепоясал несколько раз по спине так, что обожгло. Затем ухватил своего сына за шиворот и поволок в избу, сыновцу же дал пинка под зад и обругал матерно. Мальчик со всех ног бросился со двора, не умывшись и ничего не поев. Глотая слезы от обиды и боли, побежал вниз под гору к озеру. Там разнагишался, разбежался и прыгнул в воду. Вода была прохладной и отсудила его обиду. Он вылез на берег, дрожа от холода, понял, что уже не хочет топиться, а хочет есть, и решил сбегать к матери на княжеское Клещино Городище. Матушка служила там. Он повернулся на северо-запад, увидел, что ворота княжеского града открыты. Быстро оделся, подвязал порты, и побежал туда по дороге, что шла вдоль берега, а затем поднималась в гору к воротам.
Знакомые гриди, что стояли с копьями у ворот, пропустили мальчишку на княжий двор. Он быстро нашел мать. Та, увидав его, поцеловала и обняла, пожалела и покормила, чем Бог послал. Затем перекрестила и отправила домой. Когда он выбежал из поварни, то увидел, что двор полон народу. То все были княжеские гриди и отроки с оружием и многие доспешные. Они выводили коней из конюшни и заседлывали их. Мальчик понял, что князь собирается ехать куда-то, и решил еще раз поглядеть на него. Уж очень нравился ему этот высокий, сильный и красивый человек в дорогих одеждах. Он тайком видел его уже несколько раз. У князя было благородное и властное лицо, смелые голубые глаза и русые волосы с усами и бородой. Князь казался ему строгим, но добрым. Мальчишка подошел ближе к воротам, затаился за бревенчатым выступом и стал ждать.
В то субботнее утро князь Александр намеревался ехать в Переславль и отстоять обедню в Спасо-Преображенском соборе. Настроение у него было с утра хорошее, но немного тревожное. Известия и мысли о Новгороде Великом и о тамошних делах не давали покоя. Князь спустился с женой по ступеням с высокого крыльца, усадил ее в возок и отправил в сопровождении десяти уже севших в седло гридей вперед себя. Затем сам легко сел в седло на подведенного ему жеребца и тронул его со двора. Возок уже проехал ворота. Князь, пришпоривая и разгоняя коня, ехал следом. Вдруг уже у самых ворот конь остановился, поднялся на задние ноги и развернулся, делая круг. Что-то словно испугало его. Александр остановил жеребца, погладил его по холке, шее и храпу, пытаясь успокоить. Затем вновь тронул шпорами, но конь не пошел. Князь внимательно стал осматриваться вокруг, пытаясь понять, в чем же дело. Отроки и гриди также остановили коней. Все, казалось, было как всегда. Александр еще раз осмотрелся…
Тут взгляд его упал на паренька, стоявшего близ ворот, и, видать, прятавшегося от его взгляда. Что-то далекое, родное до боли, как безвозвратно ушедшее детство, ударило князя в самое сердце. Александр напряг свои зоркие глаза, пристально глядя на мальчишку, и остолбенел. Перед ним стоял его родной старший брат, такой, каким он навсегда запомнил его в детские годы, в годы самых своих первых впечатлений и воспоминаний. Князь тряхнул головой, пытаясь отогнать наваждение, перекрестился дрогнувшей рукой. Но мальчишка не пропадал, а стоял в жалких лохмотьях у ворот града и смотрел на Александра родными и испуганными глазами. Князь медленно тронул коня в его сторону. Жеребец благодарно кивнул головой и послушно ступил вперед по велению князя. Александр, осторожно приблизившись к испугавшемуся ребенку, спросил у него, чей он и откуда. Мальчик хоть и был напуган, но уверенно отвечал, что он из соседнего сельца, и что матушка его здесь на Городище у князя во дворе послугой. Затем последовал новый вопрос, как же зовут его.
— Феодоре, — прозвучало и, словно, колокольным звоном отозвалось в голове Александра. Перед духовным зрением князя явился незримый никем воин, сияющий вечным, неземным светом очей, улыбнулся, легко усмехнулся и кивнул ему златокудрой главой.
Начиная понимать, что произошло, угадывая шестым чувством, кто перед ним, князь еще раз тряхнул головой, словно отгоняя сон. Оставил седло, подошел к мальчику, положил свои длани ему на плечи, заглянул в глаза и дрогнувшим голосом спросил, хочет ли он поехать с ним верхи в Переславль, чтобы помолиться в храме Господу. Маленький, воскресший Феодор кивнул головой и, сияя глазами, спросил, на какого коня велит сесть ему князь. Александр указал на своего жеребца, и тот мигом влетел в княжеское седло, ибо с детских лет даже и без седла уже умел скакать верхи. Александр улыбнулся, вспомнив старшего брата Федю. На глаза князя навернулись крутые слезы горя и радости от встречи с таким дорогим, но теперь воскресшим, хотя и давно забытым прошлым. Подойдя к коню, он пересадил Федю на загривок, вспорхнул в седло, ровно было ему самому восемь лет, и тронул коня, уезжая в Переславль, чтобы помолиться в храме Преображения Господня.
Всю дорогу до Переславля они разговаривали. Князь расспрашивал Федю о том, как жилось ему. Тот охотно отвечал, рассказал, как досталось ему от деда и от дядьки. Рассказал он и о том, что знает грамоте и уже умеет писать немного. После чего князь погладил его по голове и спросил, пойдет ли он к нему служить «во отроки». При этих словах сердце у Феди подпрыгнуло вверх от счастья. Он залился румянцем и тут же согласился. Они договорились, что жить он будет теперь на княжеском дворе, что князь даст ему коня и сряду, что он будет учиться ратному делу и письму. По приезду в Переславль князь велел переодеть мальчика, а его лохмотья сжечь. Потом отвел его к какому-то старому боярину, кого звали Феодор Данилович. Князь что-то тихо рассказал ему, указывая на мальчика. И боярин потом долго всматривался в лицо Феди, крестился старой трясущейся рукой, гладил Федю по голове и со слезами в голосе говорил, что будет учить его ратному делу. Князь же Александр подарил после этого Феде спокойного и смирного коня.
После того, как вся княжеская семья отстояла литургию в соборе, князь упросил матушку поехать с ним в Клещин городок. Уже там по приезду он привел к ней своего нового «отрока» и что-то тихо стал рассказывать, чего Федя не услышал. Княгиня Феодосья была тяжела уж в который раз. Послушав сына, она почему-то заохала и стала утирать платком глаза, которые наполнились слезами. Потом попросила Федю привести к ней его мать. Мальчик побежал за ней. Неждана очень удивилась, увидев сына, одетого в добротный кафтанчик и хорошие порты, заправленные в сапожки. Федя быстро рассказал ей, что князь Александр взял его на службу к себе «во отроци» и передал, что старшая княгиня ждет ее у себя в палатах. Неждана ойкнула, закрывая уста ладошкой, побелела ликом, но, через несколько минут, придя в себя, взяла Федю за руку и пошла с ним к Феодосье. Та уже ждала их. Когда Федя и Неждана вошли, княгиня погладила мальчика по голове и вопросила пойти погулять во дворе, но далеко не уходить, дождаться матери. Федя послушно вышел и сидел около часа на ступеньках высокого гульбища. Федина мама вышла от княгини совершенно заплаканная, с раскрасневшимся лицом, но счастливыми глазами и, поцеловав сына, сказала, что отныне они уже больше никогда не возвратятся в их сельцо к деду, а будут жить на княжеском дворе в Переславле под присмотром княгини Феодосьи. Более ничего примечательного в тот день не произошло. А то, что произошло с маленьким Федей и его матерью, почти никто в большом многолюдном княжеском дворе и не заметил.
Еще одним летним днем того же 6749 года (1241 г. от P. X.) большое новгородское посольство, возглавляемое самим владыкой Спиридоном, принимал у себя в Детинце великий князь Владимирский Ярослав Всеволодович. Новгородские мужи были одеты в самые дорогие и лучшие сряды. Волосы на головах у посылов были подрезаны и уложены, бороды и усы расчесаны. Сами стояли улыбались князю и его людям на все стороны, хотя видно было, что чувствуют себя виноватыми и печет их великая забота. Не улыбался лишь владыка. Он был строг и серьезен.