Орел и Ворон
Шрифт:
— Ну?!
— Подковы гну!
Стрелец, несколько мгновений разглядывающий убитого, ответил раздраженно, после чего продолжил уже чуть спокойнее:
— Хрен его знает кто такие — но очевидно, что лихие люди, нацепившие маски берестяные, чтобы страху на путников нагнать. Дед у них вроде как передовой отряд был — встречает, отвлекает и дает оставшимся внезапно напасть… Но опыта у них было мало и оружием владели так себе. Однако же неизвестно, сколько душ христианских на их счету… Нам еще повезло, что лошадей тати хотели поберечь — если бы по ним били
По спине невольно пробежали мурашки. У меня с детства живое воображение и богатая фантазия…
Сотник вдруг раскатисто засмеялся. Я удивленно взглянул на него, но мой товарищ так заразительно зашелся в хохоте, что и я не удержался от смешка:
— Ты чего, Тимофей?
— Уха-ха-ха... Немец… Ой не могу… Неме-е-е-е-ец!
— Ну, чего?!
Московит поднял на меня глаза, кривя рот в смехе:
— Да шутейку придумал… Крестное знамение хорошо, а крестное знамение и добрая сабля — еще лучше!
Я вновь хохотнул, оценив юмор товарища, после чего отметил:
— Боюсь, друг мой, ее смогу понять только я, ибо знаю предысторию.
Сотник немного успокоился — видимо, со смехом его отпускало напряжение недавней схватки — после чего, чуть помолчав, произнес:
— Ну, тогда пусть будет так: доброе слово хорошо, а доброе слово и вострая сабля — еще лучше!
Ободряюще кивнув, отдавая должное таланту своего спутника, я добавил:
— Можно заменить саблю на пистоль — и тогда вообще жизненно получится.
— Но-но, рейтар! Ты сабельку-то не трогай!
После чего Тимофей неожиданно посерьезнел:
— Но вообще — спасибо тебе еще раз. Прикрыл спину, выручил.
Мне осталось лишь ободряюще улыбнуться соратнику — после чего я все-таки не удержался от восхищенного возгласа:
— Но как ты их крестом-то, а?! Я так и вообще обмер от страха!
— Ага! Да я сам чуть портки не обделал!
Мы вновь дружно грянули хохотом, оставляя пережитое в прошлом… Между тем, где-то в глубине чащи в очередной раз крикнула птица, и вновь зашумел ветер в кронах деревьев.
Словно и не было скоротечной схватки с разбойниками…
Глава 10
Утренние сборы вышли непростыми для нас обоих. Себастиан, стороживший костер и нашу стоянку первую половину ночи, отчаянно зевал, не выспавшись, да и у меня самого голова отчаянно гудела — потому как я нес сторожу все оставшееся до рассвета время, подняв рейтара с первыми лучами солнца.
А без сторожи было никак нельзя. Ведь даже если на нас напала ВСЯ разбойная ватага, дед и еще один тать сумели ведь уйти! А зарезать спящих сил и сноровки могло хватить и подлому старику… К слову, после вечернего боя я сразу же натянул тетиву — и снял ее только перед рассветом, чтобы роса не села. После чего вновь натянул — теперь мой лук должен быть готов к бою всегда! По крайней мере, пока мы в лесу и разбойники могут напасть в любой момент…
Разогрев на костре густой кулеш из пшенки с так до конца и не размякшей солониной, мы быстро поснедали, запивая кашу разбавленным вином немца. Я вкус этой кислятины так и не понял — как и то, что фон Ронин в ней находит. Наши хмельные меды куда как вкуснее! Но и товарищ мой также сидел с откровенно недовольным видом, не получив от разведенного напитка ровным счетом никакого удовольствия… А все потому, что питьевой воды во фляге иноземца и моем кожаном бурдюке осталось немного — не менее половины запаса пришлось потратить на кулеш. А источника свежей водички в потемках мы уже не нашли… И тем сильнее было разочарование обоих, когда спустя всего лишь полторы версты пути мы вышли к лесному озерку, питаемому чистыми ключами!
Но тут, по крайней мере, мы вдоволь напились студеной, вкусной водицы и обновили ее запасец — после чего дорога наша пошла уже веселее…
— Слушай, Себастьян. Ну, вот ты лютеранин — но скажи мне, чем твоя вера от моей отличается, а?
Рейтар лениво и напускно равнодушно покачал головой, после чего с явным нежеланием начинать этот разговор, кратко ответил:
— Не знаю… Я не очень хорошо знаю обряды греческой церкви.
Ну, не на того ты напал, гусь германский…
— Хах, так я могу тебе рассказать! Все-таки едем к прозорливому старцу, в наш православный монастырь. Негоже тебе будет не знать наших обычаев!
На губах немца появилась краткая усмешка — и тут же погасла.
— Православный, говоришь? Мы вашу церковь называем ортодоксальной, а вас самих — ортодоксами. Но в переводе с греческого «ортодоксия» как раз и означает «праведное» или «правильное мнение»… Что же, если тебе это действительно интересно, Тимофей… Основывая лютеранское учение, Мартин Лютер и его последователи, думающие и верные душой священники, как раз и искореняли ереси Рима, возвращая церковь к ее истокам. Такие ереси, как например, индульгенция.
— И что же такое индульгенция?
В этот раз фон Ронин усмехнулся в открытую:
— Это грамотки, написанные с благословения понтификов — купи ее, и получишь прощение всех грехов от папы римского! Хах, иными словами, католики научились торговать даже грехами, точнее прощением от них… А потому ты можешь идти и делать любое зло — хочешь, возьми силой понравившуюся замужнюю женщину, хочешь, укради ребенка, хочешь, убей человека, ограбь его — или обворуй. Но тебе уже ничего не страшно! Ты ведь можешь купить индульгенцию — и очиститься от греха!
Я аж сплюнул от негодования:
— Не зря римского папу у нас предали анафеме!
Ротмистр согласно кивнул, после чего продолжил:
— Вот и Мартин Лютер, гласно выступил против индульгенций, объявив, что непогрешимость римских пап — ложна… Мы же называем наших священников пасторами, то есть проповедниками — и они ничем не возвышаются над мирянами. А потому все лютеране причащаются потиром!
Уловив мой недоумевающий взгляд, Себастьян уточнил:
— То есть не только Телом, но и Кровью Христовой из Чаши.