Орел/Решка
Шрифт:
Эфраим не хотел возвращаться домой. Там пришлось бы отмывать пол, ползать вокруг стола на кухне и собирать красные пилюли.
– Нет, на самом деле нет. Могу я просто остаться здесь? – спросил он.
– Ты уже достаточно сделал для нее сегодня, разве нет? У нас есть свободная комната. Старший сын этим летом работает у себя в университете.
Эфраим с трудом сдержал улыбку, представив, как говорит Натану, что спал в доме Мэри и Шелли. Но он хотел быть ближе к матери на случай, если она проснется. Ей могло понадобиться доказательство, что с ним ничего не случилось. Сегодня он должен был остаться здесь ради нее и не собирался рисковать,
– Нет, спасибо, – сказал он. – Я хочу остаться здесь.
– Тогда я попрошу других сестер сообщить тебе, если что-нибудь изменится. По крайней мере ты не пропустишь ничего важного завтра в школе.
Эфраиму не нужно было напоминать. Последнего дня в школе он боялся больше всего на свете – до того момента, пока не нашел мать за кухонным столом.
Миссис Моралес вышла из комнаты, а Эфраим сидел в приемной до тех пор, пока громко не заурчало в животе. Конечно, он же пропустил обед. Не то чтобы у него разыгрался аппетит, но надо было что-то съесть. И хотя больничное кафе уже закрылось, дальше по коридору стоял торговый автомат. К несчастью, у Эфраима не было с собой ни цента.
Он взял сумочку матери. Схватил ее, когда приехали медики, на случай, если в больнице им понадобится ее удостоверение, кредитки или еще что-нибудь. Поискал мелочь, отодвинув смятые салфетки, запачканные тушью, тюбики губной помады и пустую маленькую бутылочку из-под рома. Ее он швырнул через комнату: та глухо застучала по полу позади ряда кресел.
Добравшись до дна сумки, Эфраим обнаружил чистый пластиковый пакет с надписью «Госпиталь Саммерсайд». Прощупав упакованные внутри вещи, он почувствовал, как у него покалывает в затылке от волнения. Внутри лежали бумажник, кольцо с ключами, черные электронные часы и единственный четвертак.
Эфраим бросил пакет на соседнее оранжевое сиденье и пересчитал ключи на кольце. Ровно пять, такие же, как в его кармане. Один от двери в подъезд, два от квартиры, один от шкафчика в школе и маленький круглый ключ от велосипедного замка.
Часы были дешевыми «Casio», как и те, что он носил на левой руке, только пластиковый циферблат треснул. Когда Эфраим нажал на него пальцем, по поврежденному дисплею побежали тусклые символы.
Он помедлил, прежде чем оторвать липучку серого бумажника из ткани. Тот удобно лежал в руках, потертый и такой же знакомый, как и его собственный. На ощупь они ничем не отличались. Он просмотрел несколько разноцветных бумажных листков, похожих на какие-то иностранные банкноты или деньги из «Монополии», выцветшие платежки и визитные карточки магазинов комиксов, о которых он никогда не слышал. Там же лежала членская карта нового магазина видеоигр; корешок билета из кинотеатра на какой-то фильм под названием «Нейромант»; просроченный купон на бесплатное мороженое; три бумажки из печенья с предсказаниями и, во внутреннем кармане под молнией, презерватив в упаковке.
Библиотечная карточка лежала в пластиковом отделении, именно там, куда он сам ее и положил. Эфраим вытащил собственный кошелек – такой же, но из черной ткани, – заглянул внутрь. Карты не было. Он торопливо проверил все кармашки и отделения, но та явно пропала. Очевидно, он ее все же потерял.
Эфраим выдохнул. Ладони были холодными от пота. Он так накрутил себя, что ожидал найти еще одну библиотечную карточку. Но произошло лишь необычайное и ужасное совпадение.
В пакете остался лишь один предмет. Когда Эфраим вытащил четвертак, тот поверг его в ступор.
У него в комнате стояла кружка с юбилейными четвертаками, но он никогда не видел такого из Пуэрто-Рико. Их выпустили ограниченным тиражом, и встречались они очень редко. Но все монетки со штатами отчеканили в 2009 году, значит, эта могла быть прототипом, который каким-то образом попала в обращение. Чувствуя укол вины, Эфраим опустил монетку в задний карман, решив, что ей будет лучше с кем-то, кто знает о ее ценности, не то в конце концов окажется в счетчике на парковке или в торговом автомате. Он решил, что если больница свяжется с семьей погибшего мальчика, то он вернет монетку и объяснит, почему оставил ее у себя.
Эфраим забрал библиотечную карточку, а остальные вещи опустил обратно в пластиковый пакет, затолкал его в мамину сумочку, а ту сунул под мышку, направившись дальше по коридору.
У матери оказалось всего несколько долларов, завернутых в полиэтиленовую упаковку из-под сигаретной пачки, так что пришлось взять только пакет чипсов, «Твинки» и банку содовой. На обратном пути в приемную Эфраим заметил, как какой-то парень, похожий на Натана, свернул за угол впереди.
– Натан! Натан, подожди! – Эфраим забежал за угол, но приятеля нигде не было видно. Медсестра на посту подняла глаза и нахмурилась.
– Простите. Кажется, я видел одного знакомого, – сказал он.
Это в любом случае не мог быть Натан. Эфраим не сказал ему, что собирался поехать в больницу.
Может, начало сказываться потрясение. Эфраим обернулся и заметил дверь рядом. Подойдя поближе, он прочитал маленькую табличку наверху: «Морг». Вот где лежал мальчик, по словам врачей выглядевший как Эфраим. Он уже потянулся к ручке, но остановился. Он же не собирался туда идти, правда? Он оглянулся на пост сестры. Та больше не обращала на него никакого внимания.
Да и наверняка помещение было заперто. Но, когда он чуть повернул ручку, дверь открылась. Чтобы попасть внутрь, ушла бы от силы секунда.
Нет, Эфраим не собирался пробираться в больничный морг. При всем своем неуемном любопытстве туда он спускаться не хотел, а потому закрыл дверь и вернулся в приемную. Сел, положил мамину сумочку на соседнее сиденье. Туда же полетели чипсы и «Твинки».
Эфраим с хлопком открыл банку с содовой, и та с шипением облила всю правую штанину прежде, чем он успел отвести руку. Слишком сильно взболтал банку, пока бежал по коридору.
– Отлично, – пробормотал он. Темное мокрое пятно на джинсах быстро стало холодным и липким в прохладном от кондиционера воздухе. По крайней мере это не даст ему заснуть на какое-то время. Впереди была долгая ночь.
Глава 3
Утром мать Эфраима перевели из реанимации в палату на третьем этаже, расположенную в неприятном соседстве с отделением психиатрии в соседнем крыле.
Мама выглядела ужасно, как любой, кому всю ночь промывали желудок. Как человек, который почти умер. Занавески задвинули, чтобы не пропускать в палату свет утреннего солнца, и от люминесцентной лампы над кроватью больная лучше не выглядела. Ее кожа была землистого цвета, губы пересохли и потрескались. Она совсем не походила на его мать. У него горели глаза, но слез больше не было.