Орел в небе
Шрифт:
– Расскажи, что ты видишь.
– Не могу. Это невозможно. Не могу найти слов.
– Попытайся! – промолвил он.
Дэвид был один в номере. В полночь его соединили с Нью-Йорком.
– Роберт Дуган. С кем я говорю? – Бобби говорил резко и деловито.
– Дэвид Морган.
– Кто?
– Муж Дебры Мардохей.
– А, здравствуйте, Дэвид. – Тон агента изменился. – Рад слышать. Как Дебра?
Было очевидно, что интерес Дугана к Дэвиду начинается с его жены и оканчивается ею же.
– Поэтому
– Боже! Надеюсь, ничего серьезного.
– Все будет в порядке. Через несколько дней ее выпишут, а еще через пару недель она сможет работать.
– Рад слышать, Дэвид. Замечательно.
– Послушайте, я хочу, чтобы все подготовили – контракт и все прочее – насчет сценария "Нашего собственного мира".
– Она собирается его написать? – Радость Дугана ясно чувствовалась даже на расстоянии в шесть тысяч миль.
– Да.
– Замечательная новость, Дэвид.
– Подготовьте хороший контракт.
– Положитесь на меня, приятель. Ваша девчушка – чистый бриллиант. И если ей хорошо заплатят, думаю, это ей не повредит.
– А сколько времени уйдет на сценарий?
– Контракт хотят заключить на шесть месяцев, – сказал Дуган. – Продюсер сейчас находится на съемках в Риме. И, вероятно, захочет, чтобы Дебра поработала с ним там.
– Хорошо, – согласился Дэвид. – Ей понравится Рим.
– Вы будете с ней?
– Нет, – осторожно ответил Дэвид. – Она будет одна.
– А она сможет обойтись без вас? – встревоженно спросил Дуган.
– Отныне она все сможет делать сама.
– Надеюсь, вы правы, – с сомнением произнес Дуган.
– Я прав, – отрезал Дэвид. – Еще одно. Эти выступления... Предложение еще в силе?
– Да у меня дверь срывают с петель. Я уже сказал: вцепился как клещ.
– Организуйте после завершения сценария.
– Эй, Дэвид, парень! Вот это дело! Вот теперь мы работаем по-настоящему. Ваша девчурка станет очень дорогим приобретением.
– Сделайте это, – попросил Дэвид. – Пусть она будет занята, слышите меня? Не давайте ей времени задуматься.
– Сделаю. – Бобби словно что-то уловил в голосе Дэвида. – Что-то вас беспокоит? Какие-то семейные трудности? Хотите поговорить об этом?
– Нет, об этом я говорить не хочу. Просто позаботьтесь о ней. Хорошо позаботьтесь.
– Позабочусь. – Дуган посерьезнел. – И, Дэвид...
– Да?
– Сочувствую. Что бы у вас ни случилось, сочувствую.
– Все в порядке. – Дэвид оборвал разговор. Руки его тряслись так, что он сбил телефон со столика, и пластмасса разлетелась. Он оставил его лежать на полу и вышел в ночь. Одиноко брел по спящему городу, пока наконец к утру не устал достаточно, чтобы уснуть.
Постепенно потоки цвета сменились подвижными орнаментами. Неожиданные взрывы яркости, пугавшие Дебру, исчезли. После серых подвижных масс слепоты, которые, как мягкой шерстью, все эти годы заполняли ее голову, появление цвета подействовало на нее возбуждающе. Спустя несколько дней самые неудобные последствия операции прошли, ее заполнило замечательное ощущение здоровья, оптимистическое ожидание, какого Дебра не испытывала с детства, когда приближались каникулы.
Как будто в глубине ее подсознания таилась уверенность: зрение вернется. Но в сознании ничего подобного пока не было. Она понимала: что-то меняется, приветствовала расставание с миром тьмы и переход к новой яркости, но не сознавала, что произойдет, когда цвета обретут форму и предметность.
Каждый день Дэвид ждал от нее слов, которые бы показали, что она понимает: к ней возвращается зрение; он надеялся на это и в то же время страшился – но напрасно.
Ежедневно большую часть времени он проводил в ее палате, насколько позволял больничный распорядок, и берег каждую минуту, подсчитывая время, как скупец считает монеты в своей пустеющей казне. Но кипучее настроение Дебры было заразительно, и он не мог не смеяться вместе с ней, не разделять радостного волнения, с которым она ждала выписки из больницы и возвращения в их убежище в Джабулани.
У нее не было ни тени сомнения в их чувствах, ничто не омрачало ее безоблачных мыслей, и постепенно Дэвид поверил, что так будет и дальше. Что их счастье бессмертно и любовь вынесет любые испытания. Их любовь была так сильна, когда они были вместе, что Дебра обязательно выдержит потрясение, когда впервые посмотрит на него.
Но он все еще не мог ей сказать, времени впереди было много. Две недели, сказал Рувим Фридман, две недели, прежде чем она сможет увидеть его, и для Дэвида важно было извлечь за эти две недели все возможное.
Одинокими ночами он метался без сна. Вспомнил, как хирург говорил, что его можно сделать менее безобразным. Еще не поздно вернуться и опять лечь под нож, хотя его плоть содрогалась при этой мысли. Может, у Дебры появится возможность взглянуть на что-то менее ужасное.
На следующий день он храбро выдержал взгляды многочисленных покупателей в большом универсальном магазине Статтафордов на Аддерли-стрит. Продавщица, придя в себя, отвела его в занавешенное помещение и принялась подбирать парик, который прикрыл бы его череп в рубцах и шрамах.
Дэвид осмотрел красивые вьющиеся волосы над застывшими развалинами своего лица и впервые смог рассмеяться, хотя впечатление от смеха было еще ужаснее: тонкие губы корчились, как животные в западне.
– Боже! – хохотал он. – Настоящий Франкенштейн!
Для продавщицы это оказалось слишком. Она тоже смущенно заулыбалась.
Он хотел рассказать Дебре об этом, каким-то образом подготовить к тому, какое у него лицо, но не сумел найти слов. Прошел еще один день, и он ничего не добился, зато они провели вместе несколько счастливых часов.