Орфей
Шрифт:
Да, сказано было ему, мы ожидали вашего вопроса. Мы даже не будем говорить, что вы и сами догадываетесь, каков будет ответ, и мы готовы вам этот ответ дать. Но сперва подумайте, ведь последующие наши взаимоотношения перейдут в иное качество. Добровольный участник эксперимента — одно. Сотрудник специального федерального учреждения — другое.
Он послушно подумал и спросил, в чем они видят принципиальную разницу, если ему придется делать то же самое, что он делает сейчас. «Ни в какие сотрудники я не набиваюсь. Я просто прошу, чтобы мне объяснили суть происходящего».
Разница в степени ответственности, отвечали ему. Становясь посвященным, вы автоматически переходите в иной статус. Может быть, «сотрудником» — это не совсем корректное определение. Но у вас появляются возможность и право требовать.
Он отметил про себя это «пока», вслух же выразил недоумение: мало ли того, что он подписал? И вообще неужто, чтобы получить информацию о самом себе, он должен становиться сотрудником чего бы то ни было? (Задело это его — «сотрудник».)
Дело не в статусе вашем персональном, а в характере информации. Существуют разделы сведений, выходящих даже за рамки государственной тайны, одно приближение к которым обусловливает совершенно иные формы взаимодействия между приблизившимся и теми, кто этими сведениями уже обладает.
Но речь-то касается его самого?! — возмутился он.
А это независимо кого. Хоть и самого субъекта.
Впрочем, сказали, не расстраивайтесь, с вами мы недостаточно понимаем суть. Этот разговор вообще стал возможен потому лишь, что есть решение попытаться разгадать ваш феномен совместно, общими усилиями. «Возьми домой, — сказал посерьезневший Веня, протягивая дискету, — подумай спокойно, легче будет ориентироваться в наших проблемах. Они ведь теперь общие, твои личные — и наши, и ты всегда будешь чувствовать поддержку. Как сейчас. Вообще, меньше волнуйся, взгляни отстранение. Ведь, помимо всего прочего, это еще и какой сюжет, а?»
В обстановке дубового гарнитура своей новой квартиры, за массивным письменным столом, он включил перевезенную сюда верную «четверочку», поставил дискету и убедился, что да, сюжет есть.
Анализировалось шесть позиций, пять из них те, что он показывал, раскрывая Сергей Иванычу, Анатолию и Вениамину свой Метод. Формат анализа: название, аннотация нужных моментов, сопоставление написанного с реально случившимся. Приводились документы: состоявшиеся рождения и смерти, женитьбы и разводы, заведенные уголовные дела, официально зафиксированные чрезвычайные происшествия и даже сводки погоды.
Пример. «Каникулы в октябре», давняя вещица, и думать забыл, действие происходит в музее деревянного зодчества Ново-Иерусалимского монастыря. Большая стрельба. Как полагается, с впечатляющими сценами, красивым пожаром. Справка: в год написания — повтор в реальной жизни. Стрельбы было поменьше, а пожар — в точности. Более того, описывая, автор вспомнил, как в восемьдесят седьмом провел осень примерно в тех краях, и за весь золотой октябрь не случилось ни капли дождика. «Абсолютный рекорд, который не может быть перекрыт, а только повторен». Очень понравилось определение из тогдашней метеосводки, и под него была придумана погода. Справка: в осень, наставшую вслед за летом, когда было написано, весь Истринский район заливался и гнил, а вокруг города и храма над изгибом реки тучи лишь ходили, не роняя ни капли, и солнце показывалось каждый день. В храме отслужили молебен.
Пример покруче. Прямо скажем, вспомнить нелегко. Рассказик из разряда «страшных». Вообще-то на малые формы спроса никакого, но один дружочек, раскрутившийся с собственным еженедельником, попросил что-нибудь поострее и короткое. Потом кто-то из знакомых, тот сноб из особняка, сказал недоуменно: «Что это тебя, старик, на чернуху-то потянуло?»
Ну, да, да, пользовался он своим Методом, и девчонку ту с парнишкой, что в рассказике попали в лапы одуревшей от алкоголя и шмали стаи малолеток, взял с румяной парочки, что жили двумя этажами ниже, встречался он с ними частенько, делал ручкой: «Салют, молодежь!» Задумав написать, отложил ежедневные свои страницы, работал тридцать восемь часов подряд на коньяке и сумасшедшей крепости кофе; никогда так больше не делал и рассказик, отдавши рукопись и получивши свое, никогда не перечитывал. Справка: выдержка из сводки криминальных происшествий по городу, выписка из протокола осмотра места преступления. Все совпадало: время, место, жертвы, обстоятельства, — все. Спасибо, перечислений
Как водится, на столе появился коньяк. Из оставшихся позиций (еще повесть, два коротких романа, рассказ) особо страшного ничего не было. Зато было фантастическое.
«Смотрите, это он!» Ерундовая, но забавно состряпанная чепуховина про то, как возведенные людьми дома, проложенные дороги и трамвайные линии, канализационные трубы, электрические и телефонные кабели вдруг сговорились и начали людей от себя выживать. Начальный импульс, как он теперь мог припомнить, пришел ну совершенно случайно. Проезжая как-то вечером на такси, взглянул на отдаленное мерцание огоньков в огромной спальной застройке Северного Чертанова. Вдруг представил, как будет, если это начнет включаться-выключаться само. Дома додумалось, дописалось. Что поразило: делалось-то, что называется, по мимолетному движению души, «просто так», не для «семечки», которой в тот момент был занят. У «семечек» вообще свои, очень конкретные законы, для них такое не годится. Поэтому бросил в кипу копящейся внизу шкафа макулатуры. Справка: в тот же месяц того же года, когда это написано, один из районов Москвы был охвачен небывалой активностью «игривых духов». Да не весь район, а буквально несколько корпусов между Сумским проездом и Балаклавским проспектом, что видны из проезжающей по Балаклавскому машины. То есть именно Северное Чертаново. (Подтверждение: статья в «АиФ» № 34 от 17–23 августа, например. Тогда это, разумеется, прошло мимо него.) Пик полтергейста длился не более суток, но люди покидали, либо, наоборот, не имели возможности покинуть свои взбесившиеся квартиры, доходило и до этого, так был силен.
Короткие романы относились к «семечкам», вышли под одной обложкой, не переиздавались. В тех тестах «совпадений» тоже хватало.
Шестой позицией был рассказ «Постскриптум», который он «психологам» не давал и о котором не упоминал даже. Ему ясно показывали, какого уровня контроль за ним установлен.
Уровень коньяка в бутылке стремительно падал. Выводов в анализе не содержалось никаких, но то, что «сбываемость» может проявиться в любом масштабе, в любых направлениях и не зависит от судьбы единожды написанных им слов, лежало просто на поверхности. Да и сама подборка вряд ли была случайной. Ему ненавязчиво предлагалось продолжить разговор.
Он заставил себя вернуться к «страшному» рассказу. Черт побери, но ведь у него есть и другое! Отчего не сбылись счастливые воссоединения (рассказ «Далеко ли, близко ли»), сложные, но решаемые в пользу любви жизненные ситуации («Свечи, свечи…», «Три дня за свой счет»), лихие и напряженные, но не плавающие в потоках лишней крови детективы («Частное определение», полуфантастическая, с сюрным названием повесть «ЦЦМ»)? Да просто милые картинки — «Рябиновое вино», «Цветение дуба», «И иже с ним»? Может быть, сбылось что-то, а ему сейчас не дали информацию? А может быть, дело в Методе? Страшно. Но он же просто работал за кусок своего хлеба, разве не так? Разве он виноват, что на воцарившемся рынке-базаре ему ради прокормления приходится производить то, что вы купите? Покупаете ведь? Охота до «горяченького»? Разве мог он предположить? Мог знать? Кто бы мог?
Но нет, нет, эти самооправдания жалки. Что там Сергей Иваныч, Анатолий и Вениамин говорили?.. Ладно, он спросит. Все ему скажете. «Психологи» они, как же. Он понимает, не совсем дурак-то. Нет, погодите, сейчас он все объяснит. И себе, и всем. Художник суть лишь проводник витающих идей. Вселенских образов. Воплотитель их в понятные и близкие окружающим формы и сам не властен перед давлением идей, требующих воплощения. Время, значит, такое, что вот эти идеи витают, и пусть «психологи» никакие не вкручивают ему про подсознательную предрасположенность. Вот так. Скажите спасибо, что чего-нибудь по-настоящему кошмарное вам не написал. Что мой Метод для простых «широких читательских масс», чтобы понятно вам всем было без дополнительных разъяснений. А то могу. В стиле Кинга. Не сейчас, потом. Завтра. А коньяку хватит. Тем более что все равно ничего не осталось. Вот дьявол, сколько ж написанного-то уже, весь низ шкафа забит. Что, если?..