Организация
Шрифт:
– Куда летим?
– деловито осведомился командир, садясь за штурвал. Теперь этого человека не удивляло происходящее с ним, а почему, ведал он один.
– Узнаешь после, - ответил Карачун.
Второй летчик знай себе пожимал плечами, не в силах он был совладать с изумлением, застрявшим в его голове под таким неудобным углом, что уже никуда оно не могло из нее выйти. Ставший террористом Карачун принялся делать летчикам внушение:
– Пилоты!
– восклицал он.
– Будете дурить, я вас расстреляю. Будете слушаться меня, я не причиню вам ни малейшего зла. Взлетайте!
Машина задвигалась, принимая
Зотов пришел в кабину, где его товарищ все еще решал, куда им лететь. Самолет дрожал и всхрапывал на взлетной полосе, горестно деля с Карачуном незнание маршрута. Отведя Карачуна в сторону от выполняющих его требования летчиков, Зотов сказал:
– Скажи, чтоб летели в Нижний. Я тебе объясню почему, только позже. Это долгая история, Паша... Но там у меня друзья, будет где на первое время спрятаться... Согласен?
Зотов решил рассказать другу об Организации, ведь очень уж накипело это на душе после встречи с Сенчуровым, да и ситуация того явно требовала. Пора, пора рассказать, а кому, если не Карачуну, который любит его, как брата? На Карачуна теперь вся надежда, в Карачуне сокровенная и могучая сила побега от Сенчурова, полета в неизвестность, которая лучше Сенчурова.
– Это очень важно, - добавил Зотов.
– И выгодно...
Карачун внимательно посмотрел на него. Вид у загадочного молчуна был довольно жалкий, но в его глазах читалось что-то такое, что заставило шефа партийной безопасности принять предложение. В сущности ему все равно было, куда лететь, а в Нижнем, кстати сказать, у него были свои люди в местной коммунистической ячейке. Он расскажет им о предательстве Моргунова.
– Давайте на Нижний, ребята!
– вернулся он к летчикам.
Командир корабля с усмешкой спросил:
– Тагил?
– Ты знаешь. Ты понял меня. А шутки - шутки прочь, - насупился Карачун, которому не понравилась командирская усмешка. За кого его принимает этот парень? За сумасшедшего, который возомнил, что ему под силу восстать на самого Сенчурова, а при этом и ложку супа без посторонней помощи ко рту не поднесет?
Тут ему пришло в голову, что где ни посади самолет, там их уже будут встречать люди, преисполненные желания выполнить любой приказ всесильного Сенчурова. Карачун практически ничего не понимал в летном деле, но не сомневался, что у врага достаточно средств наблюдения, чтобы не выпускать самолет из виду до самой посадки. Ему казалось, что иной особо ревностный сенчуровский служака способен попросту слизнуть их с неба языком и поднести Сенчурову на блюдечке их головы.
Глубокие и тяжелые сомнения раздирали душу незадачливого угонщика. Моргунов велел ему лететь в Нижний, а теперь и Зотов настаивает на том же. Почему? И как случилось, что он, Карачун, сначала не посмел ослушаться вождя, а сейчас вот и с Зотовым не спорит? И вот еще что: партия дала ему задание, а он, вместо того чтобы добросовестно, как это всегда водилось за ним, выполнить его, совершил массу безрассудных и невероятных поступков. Наломал дров. Пошел против воли партии. Моргунов вступил на путь предательства, но и он в глазах партии не выглядит большее ее незапятнанным, дисциплинированным членом.
Маленький и быстрый самолет издавал ровное гудение, отдававшееся в голове Карачуна хаосом маленьких разрозненных сновидений, у которых не было возможности удачно соединиться и освежить его душу волнениями какой-нибудь другой жизни. В кабине перемигивались приборы на пульте управления, и летчики переговаривались вполголоса. Но Карачун впал в оцепенение, ничего не видел и не слышал.
Как поступил бы на его месте всякий честный и по-настоящему организованный для классовой борьбы человек, истинный партиец? Ну, когда б ему довелось вот так нечаянно опростоволоситься. Зверино закричал вдруг трагическим голосом Карачун от этой нечаянности, которую уже нельзя было исправить. А организованный, он наверняка бы застрелился. Карачун посмотрел на пистолет. Сталь холодно блеснула в полумраке за креслом летчика. И тут он снова поймал на себе насмешливый взгляд командира воздушного корабля: тот приблизил веснущатое лицо и разыскивал в квадратно сжавшемся существе Карачуна причину, почему он издал нечеловеческий вопль.
– Скоро прилетим?
– спросил Карачун тупо.
– Перелет недолгий, - небрежно затуманил истину командир.
Карачун вновь погрузился в размышления. Нет, стреляться на виду у этого наглого, уверенного в своей безопасности командира он не станет. Еще чего! Может, потом... А хорошо бы и этого хлыща прихватить с собой на тот свет. Он уставился на аккуратно подстриженный затылок командира.
Но с чего бы ему, собственно, стреляться. Вполне вероятно, что своей выходкой, такой неожиданной и странной на первый взгляд, он предотвратил некое опасное преступление, задуманное Сенчуровым. И Моргунов с ним спелся. Вот в чем суть: Моргунов - предатель. И товарищи по партии должны узнать об этом прежде, чем Моргунов сумеет выгородить себя, что-нибудь придумать в свое оправдание. Именно в этом смысл захвата самолета.
Карачун приободрился. Поймал на себе вопросительный взгляд Зотова и подмигнул ему, мол, не робей, нас голыми руками не возьмешь.
– Скоро уже?
Командир, зевнув, ответил:
– Снижаемся...
– Так вот, командир, - сурово произнес Карачун, - сажай свою машинку в поле. И без глупостей. Сделаешь что-нибудь не так, я прострелю тебе твою прекрасную башку. Понял?
– В поле!
– рассмеялся летчик.
– Это ж мы отправимся прямо в ад стричь чертям макушки. А машина моя, - объяснялся он, любовно поглаживая рукой аппараты, - не для такой забавы придумана.
Высокомерное и насмешливое выражение быстро сбежало с красивого лица командира, когда он услышал над своим ухом сухой и четкий шелест перестройки пистолета на готовность к выстрелу. Вытянув шею, он посмотрел на Карачуна как на помешанного.
– Да ведь... как это - в поле? Разобьемся...
Второй летчик тоже заволновался. Карачун, хозяин положения, уперся дулом в затылок командира, и летчик, как бы подчиняясь пока еще воображаемому полету пули, с утяжеленностью перемещения в слишком узком пространстве, какая бывает в снах-кошмарах, нагрузился грудью на штурвал, заваливая самолет носом к земле. Второй летчик, комкая во рту тошноту страха, лепил слова: