Организм 2.0
Шрифт:
— Но ты один умеешь выживать среди протистов. — Савельев пару раз махнул рукой, изображая удары иллюзорным мачете. — Бац — бац — и мертвецу конец. Ты так налетел на него, как будто он был ваще неопасен.
— Не пори чушь, — попросил Долин. — Ты прекрасно знаешь, что протисты сильней и быстрей людей.
— А мне показалось наоборот.
Поморщившись, Долин принялся объяснять:
— Слушай сюда. Во — первых, любой человек сильнее и быстрее, чем он думает. Во — вторых, мозг ограничивает наши истинные физические возможности, чтобы мы сами не могли навредить своим телам. В — третьих, протистам все равно, воспаляться ли у них суставы, надорвутся ли их мышцы, повредят ли они себе скелет — с их тел сняты все предохранители. Первое, что делает паразит,
Долин, утомленный собственной речью, умолк. Некоторое время они шагали молча, затем Савельев осторожно спросил:
— Тот мертвец на берегу… если бы он заразил тебя, что стало бы с островом?
— После пробуждения мертвец остается активным еще двадцать два часа. Это время он тратит на исследование территории радиусом около пяти километра и поиск следов. — Долин глянул на наручные часы. — В общем, примерно два часа назад я бы уже добрался по своим следам до береговой общины и полностью уничтожил ее. К этому моменту в живых осталось бы около тысячи человек. Тех, кто сумел запереться в машинном отделении кораблей, в подвалах монастырей или уплыть с острова. Думаю, люди в подвалах смогли бы продержаться еще часа два, потом мертвецы вынесли бы двери. Запершиеся на судах погибли бы от голода, ибо протисты не уйдут и не впадут в спячку, пока будут ощущать присутствие живых. Ну, а несколько десятков уплывших с острова на лодках и буксирах… — Долин пожал плечами, — понятия не имею, что с ними будет. Знаю лишь одно — плыть им некуда.
— Извини, Леша, — понуро опустив голову, прошептал Савельев, — что не послушался и поперся за тобой. Из-за меня здесь могло начаться такое…
— Забудь. Ты ни в чем не виноват. Кто ж знал, что протиста принесет к нашему острову? Я сам клялся Акимову, что мертвецы предпочитают держаться подальше от воды. Как у абсолютно всех млекопитающих, у человека есть инстинкт, позволяющий ему держаться в воде и плавать. По — собачьи. Плавать умеют даже слоны. Но вода существенно снижает чувствительность сигнальной системы мертвеца, поэтому он войдет в воду, только если увидит, что в ней плавает добыча.
— Значит, трупак на берегу… случайность? — не то спросил, не то констатировал Савельев.
— Конечно, — уверенно кивнул Долин. — То, что сюда добрался протист, — это просто случайность. — Резко остановившись, он обернулся и ткнул инженера пальцем в грудь. — Запомни. Ни слова о том, что мы наткнулись на мертвеца. Кроме Акимова, больше никто не должен знать об этом. Люди думают, что здесь они в полной безопасности, поэтому давай не будем расстраивать их, ладно?
Вскинув перед собой руку в клятвенном жесте, Савельев произнес:
— Обещаю, никому ничего не скажу ни о мертвеце, ни о китайце.
— А про китайца-то зачем молчать? — удивился Долин.
— Чем сильнее надежда, тем глубже разочарование, — глубокомысленно изрек Савельев.
— Ну, в принципе верно, — согласился с высказыванием Долин. — Тогда о китайце тоже не распространяйся.
Вернувшись в общину и распрощавшись с инженером, Долин направился к домику, служившему больницей. О том, что Док у себя и ведет прием, он услышал, едва приоткрыв входную дверь.
— Я кардиохирург с мировым именем! — орал на медсестру обычно спокойный старик, вытирая тряпкой перепачканные кровью руки. — Почему я должен заниматься удалением зуба?! Где Ковалев?! Мелкие операции — это его работа! Мне есть чем заняться, кроме как выдирать у людей зубы. К тому же без наркоза! Я вам что, живодер какой?! — Почувствовав сквозняк, Док обернулся к входной двери и, устыдившись собственного поведения, мгновенно взял себя в руки. — А, это ты, Леша. Что-то стряслось?
— Только один вопрос. Чи Квон — знакомое имя?
Сведя вместе брови, Док глубоко задумался. Через несколько секунд напряженных размышлений он покачал головой:
— Нет, не слышал.
— Тогда извините за беспокойство.
Развернувшись, Долин толкнул дверь и переступил через порог, когда его остановил окрик Дока.
— Постой, Леша! Я, дурак, только — только понял, что ты имел ввиду иностранца. — Подивившись своей промашке, старик сказал: — Да, я слышал про Чи Квона. Этот то ли кореец, то ли китаец был известным специалистом в генной инженерии и микробиологии. Я читал пару его статей. Но чем именно он занимался — я не знаю. Сам понимаешь, мы из немного разных областей науки. Кстати, а где ты услышал это имя?
— Да так, где-то читал про него, — беззаботно соврал Долин, надеясь, что старик не расслышит сквозившее в его голосе напряжение. — Бывайте, Док.
Толкнув дверь, Долин вышел на улицу. Он все понял, и смутные подозрения об истинной природе протиста сменились твердой уверенностью. Уставившись в висящие в небе свинцовые облака, он прошептал:
— Вот значит как. Сначала вывели новые породы собак. Потом занялись злаками и домашним скотом. А закончили тем, что вывели для себя свою смерть…
Горько посмеиваясь от восхищения людской глупостью, Долин побрел к себе в хижину. Хотелось напиться, и припрятанная полу — пустая бутылка виски вполне могла исполнить это желание.
Глава 5
Утром следующего дня Долин полу — лежал на крыше хижины Акимова, подперев щеку ладонью и читая потертую книжку в рваной мягкой обложке. «Колыбель для кошки» — он помнил ее почти наизусть, однако при каждом новом прочтении история все равно представала перед ним по — новому.
Снизу донеслись гневные крики и проклятья, и Долин, сев, глянул на улицу. По ней к полям уныло шествовала цепочка людей с топорами, пилами и тележками. Однако один из дровосеков — старик в подбитой ватой монашеской рясе и с седой бородой — решил отделиться от процессии, упал на колени рядом с вкопанным в землю крестом с иконой и принялся креститься. Чем вызвал недовольство своего напарника.
Эта парочка была хорошо знакома Долину, и сцены их препирательств он наблюдал уже не раз. Монаха звали Отче, его напарника — Шарпей. Четыре года назад старик перебрался из монастыря к береговой общине, узнав о случаях каннибализма в стенах обители. А Шарпей когда-то был круглым бодрячком — весельчаком весом под полтора центнера. Всего за несколько месяцев первой зимы он похудел до шестидесяти килограмм, и теперь под одеждой его кожа висела складками как у собаки породы «шарпей», в честь которой он и получил свою кличку.