Орион и завоеватель (Орион - 4)
Шрифт:
– Помоги Гере!
– повторила она.
– Когда мы будем вместе?
– спросил я.
– Орион, не время торговаться. Ты должен сделать то, что тебе приказано!
Я заглянул в глубокие серые глаза Ани. Прежде они всегда были спокойными, я черпал в них мудрость и утешение. Но теперь в них читалась паника. И они были не серыми, а желтыми, как у змеи.
– Прекрати этот маскарад, - сказал я.
Аня от неожиданности открыла рот. А потом черты ее лица расплылись, подобно тягучей лаве, что все еще бурлила подо мной, и она приняла облик насмешливой Геры.
– Отлично, Орион! Просто молодец! Ты умнеешь на глазах.
– Ты ведьма!
– сказал я.
– Демоница и чародейка!
Хрустнул ледяной смешок:
– Жаль, что ты не видел собственной физиономии, пока считал, что это твоя бесценная Аня решила наконец появиться перед тобой.
– Итак, ее явление было иллюзией?
Океан кипящей магмы исчез, бриллианты созвездий померкли. Мы стояли на Анатолийской равнине во мраке безлунной ночи. Неподалеку в лагере спали Кету и воины. Двое стражей расхаживали возле угасавшего костра, кутаясь в плащи. Они не видели нас.
Костюм, казавшийся на Ане серебряным, на Гере стал медно-красным. Ее пламенные волосы рассыпались по плечам.
– В видении этом было больше иллюзии, Орион, - сказала мне Гера, - но и без капли истины не обошлось. И ты действительно должен помочь мне, если хочешь когда-нибудь увидеть свою обожаемую Аню.
– Ты говорила, что континууму угрожает гибель?
– Это не твое дело, тварь. Ты попал в это время и пространство, чтобы выполнить мое повеление. И не надейся, что приказ Филиппа, выславшего тебя из Пеллы, помешает мне немедленно вернуть тебя туда.
– Значит, Аня в опасности?
– Не только она, но и все мы, - отрезала Гера.
– А самая худшая участь угрожает тебе, если ты посмеешь противиться мне.
Я опустил глаза:
– Что же мне следует делать?
– Я дам тебе знать, когда придет нужный момент, - сказала она надменным тоном.
– Но как...
Гера исчезла. Я остался один в холодной ночи, вдали волк выл на только что поднявшуюся луну.
Чем больше я узнавал от Кету о пути Будды, тем больше эта философия привлекала меня и отталкивала одновременно.
– Ключом к нирване является избавление от страстей, - твердил он мне снова и снова.
– Откажись от всех желаний. Ничего не проси, все приемли. В мире действительно существует лишь круг бесконечных страданий, в это нетрудно поверить. Будда учил, что человек в страдании проводит жизнь за жизнью, вновь и вновь возрождаясь к новой и новой боли, до тех пор, пока не найдет дорогу к забвению. Медитируй, размышляя над этой истиной, наставлял меня Кету, - представь себе, что все вокруг - нирвана. Умей видеть Будду во всех созданиях. Воспринимай все звуки вокруг как священные мантры.
Медитации у меня не получилось. И многое из того, что Кету казалось идеально ясным и очевидным, мне виделось загадочным и непонятным. Признаюсь, окончательный уход в ничто, избавление от мук новой жизни искушали меня. Но смерть страшила. Я хотел прекратить не собственное существование, а лишь страдания.
Кету только качал головой в ответ на такие слова.
– Мой друг, жизнь и страдания неразрывно связаны, они переплетены, как нити в канате. Жить - значит страдать; если ты чувствуешь боль, то живешь. Нельзя покончить с чем-то одним, при этом не избавившись от другого.
– Но я не хочу, чтобы я перестал ощущать все, - признавался я.
– Сердце мое не хочет забвения.
– Нирвана не забвение, - терпеливо объяснял Кету.
– Нет-нет! Нирвана не сулит полного уничтожения, все гибнет лишь в жизни, которую ведет эгоистичный человек, не познавший истины. Истина же неуничтожима, ею и проникается достигший нирваны.
Подобные абстракции были мне недоступны.
– Считай, что в нирване дух твой безгранично расширится. Через нирвану ты сумеешь вступить в общение со всей вселенной. Но не как капля воды, упавшая в океан. Наоборот - как если бы все океаны мира влились в единую каплю воды.
Кету несомненно верил во все это и радовался. А я никак не мог справиться с сомнениями, которые терзали меня. Оказавшись в этом самом "ничто", я более не увижу Аню. Навсегда забуду ее любовь. К тому же, придя к последнему забвению, я никогда не сумею помочь ей, а, судя по словам Геры, моя любимая отчаянно нуждалась в моей помощи. И все же Гера скрывала ее от меня, и я не мог прорваться через поставленные коварной богиней преграды...
Тут я осознал, что весьма и весьма далек от вожделенного, с точки зрения Кету, бесстрастия.
Самого же индуса по-прежнему завораживала моя способность помнить что-то из прежних жизней. И я вспоминал отдельные эпизоды: воинов, певших возле костра, огромное облако пыли над выступившей в поход монгольской ордой, ярость пламени ядерного реактора.
Однажды на рассвете, после бессонной ночи, полной неясных страхов и смутных воспоминаний, я вдыхал аромат ветерка, налетавшего с северо-запада; люди тем временем готовили еду. Мы остановились среди бурых невысоких кустарников на открытом месте возле Царской дороги, по которой уже катились повозки путников.
– Этот ветер дует от озера Ван, - указал я Кету, - оно лежит вон там, а за ним - Арарат.
Большие глаза индуса округлились:
– Ты слышал про Священную гору?
– Когда-то мне довелось жить возле нее среди охотников...
– начал я, но замолчал, потому что помнил только увенчанную снегом гору, столб дыма над одной из двух вершин, закрывшие небо облака.
– Каких охотников?
– спросил он.
– Это было давным-давно.
Я потратил весь день, стараясь вспомнить подробности, но память моя оставалась словно бы запертой на замок. Я помнил только, что к тому же племени принадлежала и Аня, но знал - там был кто-то еще. Человек, вождь племени. И Ариман! От которого исходила неотступная мрачная опасность.