Орион взойдет (с примечаниями переводчика)
Шрифт:
Она не могла ответить, не могла даже понять, верит ли мужу. Иерн громыхнул смешком:
– Мы успели обговорить все на травке, прежде чем ты появилась. Надо отдать ему должное - несмотря на дикую боль, он выслушал меня. Я сказал, что ради чести нашего Клана не буду позорить его; итак, считаем - это несчастный случай. Но я сохраню оружие со всеми отпечатками его пальцев, а также куски пластика с пулевыми отверстиями. Интересно - подумал бы кто-нибудь искать в моем теле пулевое ранение? А он тогда просто поднялся бы выше, потом спикировал, выпрыгнул и спрятал бы винтовку. Кто заметил бы дырки
Тьма накатывала на нее волнами, - Что еще ты задумал?
– выдавила она.
– Ничего, если он уберется восвояси, то есть к себе в замок, и займется там своими делами, не докучая нам обоим.
– Иерн прижал жену к себе. После поединка от него разило потом... Ей никогда не нравился запах его тела, но в этот миг следует сдержать отвращение.
– Клянусь Чарльзом! вспыхнул Иерн. Щетина царапнула ей щеку. (Борода Джовейна казалась шелковой.) - Приобретение стоит потери - раз и навсегда отделаемся от этого сукина сына, не так ли, дорогая? Пусть слуги приберут здесь. А мы немедленно скачем галопом назад. Сейчас ты ляжешь, голубушка, и я тебя осчастливлю.
"Постараюсь изобразить радость".
2.
Слезами капал тихий дождь в сгущающихся сумерках. Под уличными фонарями и освещенными окнами влагой отсвечивала мостовая. Здесь, в новой части Турнева, дома начали строить со времен благосостояния, крытые черепицей дома подымались на три-четыре этажа; но крутые фасады, массивные двери и ставни напоминали о временах смутных, предшествовавших процветанию. Фейлис, привыкшей к городской квартире, солнечной и современной, казалось, что на ее плечи лег тяжелый груз.
Так одиноко было ей на улице в этот час среди редких прохожих, велосипедистов; по камням мостовой копыта коня выбивали мерный ритм - как на похоронах. Добравшись до цели, она взялась за дверной молоток, и невидимые пальцы стиснули ее горло.
Дверь отворилась. Заметив гребешок Таленсов на ее капюшоне, дворецкий сложил вместе ладони и низко склонился.
– Мадам почтила наш дом своим присутствием, - проговорил он с абсолютной искренностью.
– Чем я могу услужить вам?
Она едва сумела выговорить:
– Я... должна видеть... майора Джовейна.
– Кажется, он отдыхает, мадам. Он назначил вам встречу?
– Нет... но... я должна. Я думаю, он заинтересован в этом.
– Прошу войти, мадам. Позвольте ваш плащ?.. Если вы последуете за мной, мы узнаем желание моего господина.
Дом принадлежал семье Джовейна, но Орилаки редко посещали эти края. И сейчас в нем не было никого, кроме его самого и свиты, которую он привез из Эскуал-Эррии Норд, и постоянной прислуги. Под ногами Фейлис мягко шелестели ковры, с почерневших от времени резных панелей на нее смотрели портреты уже усопших людей... Она шла - вверх по лестнице, вниз - по другому коридору, в одну из комнат.
Дворецкий взял рупор и поглядел на нее.
– Кого мне объявить, мадам?
– Обойдемся без имени. Скажите ему... скажите, что я из Скайгольма.
Озадаченный дворецкий повиновался. Джовейн сразу все понял. В голосе его слышалась радость.
– Да, впусти ее!
Она вошла в комнату, заставленную тяжелой старинной мебелью, с темно-красными коврами на стенах. Дверь закрылась за ее спиной.
Джовейн выбирался из кресла, опираясь на костыль. Он был в халате, черный бархат придавал ему болезненный вид, в свете газовой лампы она заметила новые морщины на орлином лице. Джовейн шагнул навстречу ей достаточно непринужденно. " Значит, травма не слишком тяжела"", - подумала она, и тяжесть будто свалилась с ее плеч.
Они смотрели друг на друга, не отрывая глаз.
– Я не смел даже надеяться на такое, - прошептал он.
– Я пришла бы раньше, но не могла освободиться, - сказала она столь же тихо.
– Я была просто в ужасе, опасалась, что ты уже уехал домой.
– Я собирался завтра отправиться в путь. Но...
– Он облизнул губы.
Фейлис была глубоко тронута тем, что столь мужественный человек может опасаться слов, которые собирается произнести.
– Я могу остаться, если... А почему ты не вернулась в Скайгольм?
– Сказала Иерну, что нуждаюсь в отдыхе - настоящем, без тамошней тесноты... после всего пережитого. Он согласился отпустить меня на неделю, а сам отправился сегодня утром вверх на челноке. ("Почему бы и нет? Анжелан согреет ему постель или кто-нибудь еще, если той не окажется на месте".) Мысль эта разгневала ее по-настоящему, выжигая застенчивость. Она заговорила громче, теперь уже без колебаний.
– Я не мотаа прийти сюда раньше, чтобы он ничего не узнал. Иерн запретил мне встречаться с тобой.
Джовейн мрачно ответил:
– А что он сказал тебе обо всей этой истории?
– Я не могу поверить его словам. Он сказал, что у тебя было с собой ружье, что ты стрелял в него. Что ему не оставалось ничего иного - как только протаранить твой самолет и выпрыгнуть. Он показал мне ружье. Накатил гнев. Она схватила его за руку и впилась в нее ногтями.
– Этого не может быть! Не может быть!
Джовейн покачал головой.
– Наглая ложь, - ровным голосом объявил он.
– Он обдуманно пошел на столкновение. У моего самолета сразу отвалилось крыло, поэтому я не смог спланировать... и пока падал вниз, не смог вовремэ отстегнуться и выпрыгнуть. Это он хотел убить меня. У него сломался пропеллер, однако он сумел сохранить высоту перед прыжком. А потом, когда мы еще были вдвоем, сунул мне под нос эту винтовку и пригрозил обвинить меня в том, будто я пронес ее на мирный поединок и воспользовался ею, если я не разорву все отношения с тобой и не перестану активно участвовать в политической жизни Домена.
Ощутив вдруг дурноту, она припала к нему, Джовейн отставил костыль, чтобы обеими руками обнять ее. Губы его перебирали ее волосы. За мягкой тканью она щекой ощущала его сердцебиение.
– Винтовка принадлежала ему, - проговорил Джовейн.
– Должно быть, прихватил ее на всякий случай, чтобы шантажировать. Если я не погибну.
– Сопротивляйся. Потребуй суда Кланов.
Он грустно рассмеялся:
– Едва ли это разумно. Увы, я не могу доказать даже тебе, что не являюсь лжецом и незадачливым убийцей.