Орленев
Шрифт:
ство; на сцене театра шли последние столичные новинки, а город
жил как при Екатерине II, скудно и неудобно. Бедность была не
кричащая, нищие на улицах встречались редко, бедность была
бытом и мало кого щадила. В многолюдных семьях даже сравни¬
тельно обеспеченного слоя мещанства всегда чего-то не хватало,
покупка новых сапог была, например, событием. Что же говорить
о довольно многочисленной по тому времени интеллигенции —
Вологда была
достаточности отразилось и на театре: сборы у него были грошо¬
вые, антрепренер едва-едва сводил концы с концами, «бюджет на
волоске» — говорил он актерам. Французское слово «бюджет»,
звучавшее тогда очень по-иностранному и имевшее смысл по пре¬
имуществу государственный, касавшийся всей Российской импе¬
рии, стало самым общеупотребительным в лексиконе труппы.
Тощий бюджет — и потому не хватает денег, чтобы платить
керосинщику, и актеры вынуждены играть в полутьме; и потому
в одной и той же декорации идут венская оперетта и драма Ос¬
тровского; и потому мешковина служит универсальным декора¬
тивным материалом для всего репертуара, как в каком-нибудь су¬
персовременном авангардном театре; и потому темный купец-ме¬
ценат обращается к премьеру труппы, известному в провинции
актеру, на «ты», тот ежится, морщится, меняется в лице и, если
трезв, терпит, благоразумие берет верх. . . Орленев вместе со всей
труппой нес тяготы этой бедности, но его привязанность к театру
не была поколеблена. В письме к автору этой книги Татьяна Пав¬
лова, ученица и партнерша Орленева во второй половине девяти¬
сотых годов (впоследствии ставшая известной деятельницей
итальянского театра), пишет: «О деньгах он не имел понятия.
И не интересовался ими». Так было и в восьмидесятые годы, ма¬
териальная сторона жизни мало его тревожила, он легко перено¬
сил лишения, хотя в годы расцвета своего искусства требовал от
антрепренеров тысячных гонораров. «Жизни мышья беготня»
диктовала свои законы и в театре, он это знал, и все-таки бли¬
зость к искусству давала ему ни с чем не сравнимое чувство сво¬
боды и раскрепощения.
Перед ним открылся неизвестный мир: у его товарищей по
сцене, у этих драматических любовников, резонеров, фатов, коми-
ков-буфф и простаков были запутанные судьбы. Бывший офицер,
разорившийся подрядчик, железнодорожный служащий, оставив¬
ший свою профессию,— что привело их в театр? Из мемуаров
сверстников Орленева, чаще всего не опубликованных и рассеян¬
ных в разных архивах, мы знаем, с каким интересом он отно¬
сился к людям, сменившим оседлость на театральное бродяжниче¬
ство, хотя понимал, что мотивы у этой романтики бывают разные.
Одни стали актерами после многих передряг, чтобы как-ни¬
будь прокормиться. Другие потому, что в этом занятии-служении
видели единственный смысл существования; бросали семьи, при¬
вычную работу и начинали с азов, с робкого ученичества, только
бы театр дал им прибежище. Как трагична была судьба этих под¬
вижников, когда оказывалось, что они обманулись в своем при¬
звании. Особенно если какая-то искра божья в них тлела, но та¬
ланта хватало только для вторых и третьих ролей, для эпизодов,
для выходов, для фона и сопровождения. Трагедия усугублялась
еще и тем, что в духовном смысле эти бескорыстные дилетанты
ничем не уступали премьерам труппы, а часто намного превосхо¬
дили их.
С одним таким трагическим неудачником Орленев встретился
в Вологде, и это была самая памятная для него встреча в том се¬
зоне. Маленький актер Шимановский пришел в театр из универ¬
ситета и, скитаясь по стране, продолжал изучать русскую и ми¬
ровую литературу. По широте кругозора и начитанности равных
ему было мало и в столичных театрах. Но парадокс заключался
в том, что его знания были ему не нужны — зачем читать Гер¬
цена и Кропоткина, чтобы выступать в хоре в опереттах? Судьба
посмеялась над Шимановским. Будь он человеком более гибким
и покладистым, возможно, ему удалось бы выбраться на поверх¬
ность. Но он держался независимо, и его интеллигентность только
шла ему во вред. «Ученость тебя замучила, вот пойди-ка по¬
пляши»,— посмеиваясь, говорил ему режиссер. И Шимановский
пел и плясал в оперетках, на которых держался бюджет театра.
Уйти ему было некуда, он этого и не хотел. Верил ли Шиманов¬
ский в свое возрождение, в то, что еще подымется? Во всяком
случае, если не верил, то виду не подавал. Более того, актер на
выходах, уже тогда сильно помятый жизнью, он пытался открыть
Орленеву романтическую сторону их профессии. И вопреки гне¬
тущей очевидности, а может быть, наперекор этой очевидности
Орленев принял веру Шимановского и всю жизнь был за то ему
благодарен. Я старался выяснить, как сложилась в дальнейшем
его судьба, и мало что узнал. Разве что нашел в провинциальных
газетах такие заметки: «В пьесе «Судебная ошибка» г. Шиманов¬
ский, игравший «злодея», несмотря на все старания, не мог изо¬