Орленев
Шрифт:
помещалось в центре, но се филиалы стихийно возникали в раз¬
ных уголках города, в трактирах, закусочных, номерах заштатных
гостиниц, где останавливались неудачливые, но неутомимо пред¬
приимчивые антрепренеры, снова собиравшие труппы для никому
не ведомых Мозырей и Кобеляк. Орленев был непременным уча¬
стником этого всероссийского актерского торжища, хотя недо¬
статка в контрактах не испытывал. Бывал он в Москве и в лет¬
ние месяцы,
уже в начале девятисотых годов, расстался (была любовь, как
в старых романах, с одного взгляда, с похищением, с погонями,
были неземные чувства, и вдруг все, как то не раз случалось
у Орленова, внезапно кончилось, и кончилось навсегда), долго
жил на даче в полной близости к природе — неблагоустроенной,
запущенно-дикой, совсем не дачной.
В один из приездов в Москву он встретился с отцом и не
вспомнил старой обиды; их отношения легко возобновились, и
ничто уже их не омрачило до самого конца. Николай Тихонович
за эти годы очень сдал, его коммерция окончательно провалилась,
и, если верить А. А. Туганову, товарищу Орленева коршевских
лет2, и Татьяне Павловой,— простившись с магазином на Рожде¬
ственке, он стал буфетчиком в Охотничьем клубе. По тогдашним
понятиям такая перемена судьбы была катастрофой, но неудач¬
ливый купец держался с прежним достоинством, как будто его не
задели житейские невзгоды. И, может быть, он выбрал Охотничий
клуб — один из центров театрального любительства в Москве, где
Станиславский сыграл свои первые знаменитые роли,— чтобы
хоть таким образом быть поближе к театру. Нетрудно предста¬
вить себе чувства Николая Тихоновича, когда он узнал, что Корш
пригласил его блудного сына в свою труппу.
Церемония приглашения была несложной: одна из премьерш
труппы, Романовская, знавшая Орленева еще с мальчишеских
лет, представила его Коршу, доброе слово замолвил его ровесник,
рано выдвинувшийся в провинции актер Григорий Ге,— больше
ничего Коршу и не требовалось. Его театр сравнивали с вокзалом,
актеры, как транзитные пассажиры, появлялись и уходили, на¬
долго задерживались только немногие. Этот вечный круговорот
по огорчал антрепренера, он не заботился об ансамбле и сыгран¬
ности труппы. Его театр был театром актера в его «особости»,
актера самого по себе. Почтеннейший Федор Адамович жадно
искал таланты, нс думая о степени их отделки, и демонстрировал
их публике как свое открытие. Он не любил длительности, повто¬
рений, неподвижности, хотя с отчаянным педантизмом оберегал
традиции своего театра, вроде еженедельных премьер по пятни¬
цам или контрамарочных дней по понедельникам. Ему нужны
были постоянные перемены, мелькание имен, рекламно-газетный
темп — новые актеры, новые авторы, новые пьесы. Как крупный
делец и игрок, он шел ради этого на риск и чаще всего вы¬
игрывал.
При первой встрече Орленев не произвел большого впечатле¬
ния на Корша, на таких лошадок тот не ставил. Для амплуа ге¬
роя — «первого сюжета» труппы — этому дебютанту не хватало
авантажности, «фактуры», внушительности, сама судьба отвела
ему место где-то в конце афиши. И все-таки Орленев заинтересо¬
вал Корша — что-то в нем было особое, выбивающееся из ряда.
Природа по-своему хорошо позаботилась о молодом актере: все
в нем было соразмерно, даже контраст между спокойными, как
бы обдуманными движениями и стремительной, чуть нервной,
чуть взволнованной речью, даже непонятная уживчивость хруп¬
кости и мужественности, мальчишеской угловатости и артистиче¬
ского изящества. По виду он был очень молод, гораздо моложе
своих двадцати четырех лет. Корш, расспросив Орленева об его
актерских скитаниях, поразился стойкости этой молодости.
В самом деле, было чему удивляться: ведь позади у него —
долгое кочевье, нищенский быт, пока еще редкие, но уже долгие
пьяные загулы, рабская зависимость от антрепренера, интриги
в труппе и хамство ее первых актеров, бесконечно повторяющиеся
сюжеты ролей — двадцать-тридцать в сезон, в общем, тот ритм
существования, который довел многих его старших товарищей до
туберкулеза, психиатрической больницы, самоубийства. Полтора
года спустя, незадолго до начала первого сезона Орленева в Пе¬
тербурге, где-то в провинции тяжело заболел и доител до нище¬
ты М. Т. Иванов-Козельский. Газеты сообщили, что Русское теат¬
ральное общество предложило ему «воспользоваться вакансией
в богадельне общества» и что он с благодарностью принял это
предложение, написав в ответ: «Умереть покойно, не мучаясь
беспрестанно мыслью об ужасном завтра, для меня такое счастье,
на которое я уже не рассчитывал» 3. Орленев считал себя учени¬
ком Иванова-Козельского, поклонялся его искусству и тяжело пе¬
режил трагедию актера, которому было тогда всего сорок пять
лет. Такие трагедии происходили нередко, он не был их безучаст¬
ным свидетелем и говорил, что знает «вкус бедности и беды».