Орлиная степь
Шрифт:
Через час после отъезда Краснюка из Заячьего колка на стане появилась Галина Хмелько. Она привезла Петровану посылочку от матери со скромной домашней снедью: пяток яиц, бутылку молока, творог в тряпице да пирожков с горохом. Но Петрован, к удивлению Хмелько, нисколько не обрадовался посылке. Он молча и угрюмо осве-жевывал суслика. Хмелько присела на чурбашек, валявшийся рядом, и участливо спросила:
— Что с тобой? Что-нибудь случилось? — Дир-ректор гонит из бр-р-ригады.
— Тебя? За что?
— А вот
— Да ты не волнуйся, расскажи!
Приехала Хмелько в обычном для себя настроении — оживленная, сияющая, с весенним солнцем в синих глазах, которые, казалось, все время искали что-то в Заячьем колке. Начиная свой рассказ, Петрован ожидал, что Хмелько, услыхав, как накормили директора сусличьим мясом, зальется на весь колок серебряным колокольчиком. Но с ней вдруг произошло совсем другое: ее оживления как не бывало, от ослепляющей улыбки не осталось и следа.
— А потом, потом? — спросила она в нетерпении.
— Ну, а потом и пошло! — продолжал Пет-рован. — Является бригадир, а директор выходит из-за кустов: морда опухла с натуги, во какая, глаза красные, волосы взмокли… Здорово его выворачивало, до крови! Выходит он и прямо вот так на нашего бригадира. «Вы по какому такому праву малолеток здесь держите? — орет во все горло. — Закон нарушаете? Убрать! Долой! И опять же… кто вам разрешил молодых патриотов, можно сказать, героев кормить опасными вредителями полей? А вы знаете, что от них происходит зараза? Вы что, желаете под суд?» Раскричался, пена на губах. Того и гляди кондрашка хватит.
— Ну, а бригадир? — с усилием прошептала Хмелько.
— Стоит, как железный, почернел весь! — ответил Петрован. — Чересчур долго терпел. Но кто же может стерпеть? Вот он разжал зубы да и спрашивает: «Да вы что, товарищ директор, кидаетесь на людей? Стало быть, на самом деле обожрались сусликов и взбесились от их заразы?» Ну, тут директор и вовсе взорвался, как атомная бомба. А я стою и думаю: «Что же будет, если он к тракторам поедет и увидит, что Хаяров уже вспаханную целину да опять пашет?»
Хмелько на секунду испуганно прикрыла рот пальцами, потом спросила с придыханием:
— Допустили брак, да? Мелко вспахали?
— Ужасно мелко! Так, чуть-чуть содрали… — Да как же случилось? Почему?
— Все эти дружки Дерябы…
— Что же было? Он увидел?
— Он и не ездил к тракторам, — ответил Петрован. — Он давай скорей домой — помирать от сусличьей заразы. А бригадир — вот чудак! — возьми да и скажи ему о мелкой пахоте…
— Сам сказал? Ну, а директор?
— «Шкуру, говорит, за все сдеру!» Сел и уехал.
Хмелько быстро встала.
— А вы знаете, Галина Петровна, что я потом сделал? — продолжал Петрован с повеселевшим взглядом. — Идемте, поглядите…
В палатке не хватало места для плакатов о борьбе с сусликами — один из них был вывешен на глухой стене вагончика. На голове суслика была подрисована коричневым карандашом высокая курчавая шевелюра, схожая с шевелюрой Краснюка. Хмелько всплеснула руками и рассмеялась.
— Похож? —
— Вылитый!
— Здесь уж хохоту было. Кто ни взглянет, так и катится со смеху. Теперь директора прозвали Сусликом. Пусть знает!
Но Хмельно уже ие смеялась.
— Нехорошо давать прозвища, — заметила она.
— У нас тут у всех прозвища… Встревоженно оглядев стан, Хмельно спросила:
— Где же сейчас бригадир?
— Новую клетку разбивает.
Галине Хмельно хотелось тут же отправиться к Багрянову, но, постояв немного, искусав до конца сухую былинку, сорванную на ходу, ока медленно побрела в глубину колка…
Фронт разрозненных дождевых облаков давно прошел, немного освежив и кое-где обмыв землю, но небо сплошь не обложило: очень уж большое оно над степью. Вышина вновь ослепительно блистала атласной голубенью. Но по краю горизонта, на западе, не поднимаясь высоко, все же клубились черные тучи, что-то выжидая и накапливая силы.
В голом березовом колке было сказочно светло и торжественно, как в беломраморном дворце. Где-то на верхних ярусах мелодично вызванивали зорянки и горихвостки; их трели проникали во все закоулки степного дворца. Хмельно шла, прислушиваясь к ним с наслаждением и надеждой. Ничто так не успокаивает человека, как весенние птичьи голоса! Наконец она выпрямилась, встряхнула золотыми кудрями и пошла уже твердым шагом к северной опушке колка.
Хмельно надеялась найти Багрянова где-нибудь в центре новой клетки, а то и на дальнем ее краю, за два километра от колка. Но едва она вышла к опушке, как увидела его вместе с Ионычем: они шагали рядом с рыдваном, на котором везли длинные вешки.
Заметив Хмельно, Леонид быстро поговорил о чем-то с Ионычем и, отпустив его, остался один…
За трое последних суток Хмельно не смогла бы выбрать для встречи с Багряновым часа худшего, чем этот час…
В первую памятную ночь работы, думая о Хмельно, Леонид твердо решил, что она должна уйти с его дороги. Тогда же он сурово приказал себе добиться этого от Хмельно при первой же встрече. Все дни он оставался верен своему решению. Ему трудно было работать, но легко жить — он с наслаждением жил своей преданностью Светлане.
Сегодня, увидав ее в юбке и сиреневой шерстяной кофте, в. пушистом берете, непривычно нарядную для степи, отчего-то повеселевшую, с какой-то светлой мыслью в тихом взгляде, Леонид в несчетный раз за эти дни подумал, что она изумительна и необыкновенна и что он счастливее многих, очень многих на свете. И хотя он был удручен тем, что натворили за ночь Хаяров и Данька, и ожидал, что вот-вот грянет гром над его головой, ему стало легко и радостно от одного ее взгляда. Та неясная, но светлая мысль, что горела в нем ровно и спокойно, внезапно как-то по новому тронула его чувства к ней. Он порывисто поймал Светлану за тонкую кисть руки, думая о том, что никогда еще ее взгляд не озарялся такой прекрасной мыслью. О чем она думала так хорошо? Откуда у нее такое веселое спокойствие?