Орнитоптера Ротшильда
Шрифт:
— А я все еще мечтаю совершить кругосветное плаванье на хорошей собственной шхуне или паровой яхте. Что, Фред? Ты богаче меня, но давай сложимся, закажем в Бристоле или в Глазго новую крепкую шхуну. Оснастить — и в путь?
— Особенно с твоей лихорадкой, дружище!
— Лихорадка вздор. Даст Бог, я ее укрощу. А так хотелось еще повидать мир. Плавают же люди ка парусниках и в одиночку?
— В одиночку — величайший риск. Я даже затрудняюсь представить степень безрассудства шуток с океаном. Мне хватило одного кораблекрушения и того чуда, когда нас спасли. Второго чуда,
— Можно, конечно, везти с собой живность, например, кур. Но… — тут я усмехнулся. — Кто будет их рубить? Я на это совершенно не способен.
— И я тоже, — ответил Рассел. — Я, кажется, мог бы подстрелить курицу из ружья, как доводилось это делать ла Малакке. Там множество мелких диких кур, и очень странно слышать пенье петухов где-нибудь в самом глухом лесу. Впечатление, что рядом деревня и жилье человека, и в то же время знаешь, что кругом дичь и глушь. Нет. Курятина отпадает… Продукты в нашем возрасте, конечно, нужны стабильные. Но — ведь в океане полно рыбы. Про рыбу ты забыл? Мы возьмем удочки, сети, гарпуны на акул и черепах. Возьмем шлюпку, надувной каучуковый плот. Это новинка! На крайний случай можно стрелять и морских птиц, правда, мясо у них, по отзывам моряков, отвратительное. Ну, что еще?
— Семена полезных растений и зерно на тот случай, если нас выбросит на необитаемый остров! — я уже смеялся. И Рассел тоже. Он любил, как и я, мечтать вслух, и со стороны мы, наверное, походили на двух впавших в детство старых остолопов.
— Да, от перспективы робинзонады моя лихорадка словно бы усиливается, — сказал я, кутаясь в одеяло. — Хорошо это написано у Дефо, но на деле… Не приведи, господи! К тому же на судне я хотел бы путешествовать с комфортом, какого мы не могли позволить в молодости, Фред! Мы взяли бы с собой мой кабинетный рояль? И мою добрую скрипку? И еще твою отличную кухарку?
Мы уже просто хохотали.
— Надо еще и доброе вооружение, — сказал Рассел более серьезно. — Я не отказался бы не только от хороших ружей и револьверов, но взял бы на борт и скорострельную пушку. В Малом Зунде и в проливах Южно-Китайского моря порядочно пиратов. Причем, пока они не приблизились и не напали, их не отличить от мирных рыбаков на их неуклюжих джонках и прау [41] . Как-то, близь Тимора, наше судно остановили и попросту хотели обчистить, ко помешала голландская охрана. Голландцы, надо признать, молодцы, и порядок в их колонии, особенно на Яве, отменный.
41
Малайская лодка
— Ну, пусть будет оружие. Правда, я никогда слишком не полагался на него. Итак, мы купили судно и оборудовали его. Мы устроились в каютах на корме, взяли слуг, наняли команду и капитала. Человек десять? Или восемь? Для небольшого судна хватит. А дальше?
— Дальше, Генри, мы отправились бы из Лондонской гавани или из Бристоля к Канарским островам, а оттуда прямо к устью Конго. На Амазонку, Генри, меня что-то не тянет. Мы жили там, и, как говорят японцы, кто не был на Фудзи — дурак, а кто был дважды — дважды дурак. Африку, и особенно ее юго-запад, мы не знаем совсем или, точнее, знаем по коллекциям да рассказам сэра Ротшильда. Сдается, там рай для натуралистов. Бельгийское Конго — неисследованная страна, и там можно было бы жить годами. Но мы не ставим такой цели. Мы просто делаем стоянку где-то недалеко от устья и путешествуем в глубь континента по Конго и ее притокам. Я думаю, больше того, — уверен, мы собрали бы великолепные коллекции флоры и фауны тропической Африки. Я взял бы на себя млекопитающих, а из насекомых — жуков и прямокрылых и, конечно, растения, ты, Генри, — бабочек, птиц, пресмыкающихся и земноводных. В них я разбираюсь хуже.
— Да, я согласен с тобой, Фред, — сказал я, загораясь его убежденностью и словно уже всерьез пытаясь осмыслить наш будущий год. — Конго действительно самая экзотическая река Африки, если не считать верховьев Голубого и Белого Нила. Мне рассказывали, в верховьях Нила есть такие гигантские болота, а в них острова суши в сотни километров, куда никогда не ступала нога человека, даже аборигена. Как в заповедниках, там сохранилась первобытная, не затронутая никакой цивилизацией жизнь. Там живут, быть может, еще неведомые миру виды антилоп, а вдруг и слонов и носорогов? Вдруг там еще сохранилась третичная фауна? Южный слон, носороги, мегатерии и гигантские птицы? Ах, если бы с верховьев Конго пробраться туда! Я даже представить себе не могу, что за открытия ждали бы нас там? Но и в верховьях Конго еще полным-полно белых пятен. Там, в болотах, может оказаться множество неизвестных водоплавающих птиц, а в лесах крупных жуков и бабочек. Туда ведь не добирался и сэр Ротшильд!
— Ты, Генри, мечтатель почище меня, — сказал Рассел, — но, насколько я представляю, Африка все-таки не блещет крупными жесткокрылыми и чешуекрылыми. Судя по коллекциям Лондона, там особенно распространены и ярко представлены нимфалиды, пьериды-белянки, сатиры и голубянки. И среди них есть замечательно красивые, даже уникумы, но парусники?
— Фрачников на Конго должно быть больше, чем где-либо в Африке. Убежден, — они далеко не все открыты. Ты же прекрасно знаешь закон жизни тропического леса. В нем масса экологических ниш, и значит, множество видов и форм животных и растений, но ни один вид не распространен слишком широко. Количество особей любого вида может быть крохотным.
— Да, ты прав, — задумчиво сказал Рассел. — Дождевой лес создает столько укромных убежищ во всех своих ярусах от почв до вершины, что, возможно, самых интересных его существ мы еще и не видели. Я думаю, они живут в вершинах и никогда не спускаются на землю. А прыгать там, подобно гиббонам, натуралисты еще не научились.
— Француз-энтомолог Ле Мульт писал, что ему, специально для ловли жуков и бабочек, заключенные в каторжных лагерях французской Гвианы строили вышки до крон самых больших и цветущих деревьев. Так он добывал редчайших жуков и бабочек.
— Я знаю Ле Мульта, — сказал Рассел, — но не люблю его. Это не столько натуралист, сколько предприниматель и торговец. Ведь это он придумал, изобрел эту чертову глупость — веера и письменные приборы, изукрашенные крыльями бабочек морфо. Кстати, твоих любимых морфо! — выделил он.
— Но ведь и мы с тобой продавали коллекции и экспонаты, чтобы иметь возможность жить-быть и путешествовать? — возразил я.
— Да, Генри, но мы не сделались предпринимателями! И если я по нужде что-то продавал из дублей своих собраний, я и сейчас тоскую по ним. Пусть я тебя не убедил, но вернемся к главному: ты прав, что на Конго есть где поохотиться с ружьем и сачком. К тому же бедность дневных бабочек там замещается богатством ночниц! В коллекциях африканских ночных бабочек я видел потрясающие экземпляры сатурний и бражников.
— А ты забыл про жуков-голиафов? — воскликнул я. — Они же водятся в основном в Конго и Камеруне? Ты знаешь, что я привез с Амазонки огромное собрание жуков. В нем и жук-геркулес, и жук-слон, и усач-арлекин, и огромные златки, рогачи и бронзовки, но африканский голиаф превосходит их всех!
— Насчет голиафов-то я, предположим, не забыл. В моей коллекции есть все четыре вида [42] , — усмехнулся Рассел.
— А ты не хотел бы открыть еще один-другой вид ГОЛИАФА!
42
В настоящее время известно 5 видов жуков-голиафов. Крупнейший из них — гигантский голиаф, свыше 10 сантиметров в длину.