Ортодокс (сборник)
Шрифт:
Время останавливается. Нет, не останавливается время, время подчиняется. Ты понимаешь, что вместе с монахами, ты будто овладел секретом возвышения над временем, ты делаешься хозяином времени.
Нет уже двух тысяч лет, отделяющих тебя от Христа. Да и не во времени более дело. Ты становишься частью Христа, ты преображаешься в часть Бога, ибо ты сочетаваешься Богу.
От Валаама дух естественности на сто верст; приближаясь к нему, испытываешь прямо таки зуд естественности, который
И начинается такая! внутренняя ломка, чистка, очищение! К концу третьего дня испытываешь почти физическое ощущение полного очищения души, будто с помощью пылесоса небесного, который вытянул из тебя все твои внутренние безобразия и грязь.
Только уж валаамский пылесос прочищает всего, до костного мозга, душевного и умственного оснований, добираясь до всех потаенных уголков существа твоего. Течет из тебя разная гадость и после трех первых суток, но к пятому дню уже почти все заканчивается с истечением остатков неперевариваемой тоски.
И только тогда обретаешь себя в своем нормальном и естественном состоянии, и начинаешь говорить с присущей тебе природной интонацией, и переживаешь естественные все позывы.
И понимаешь – а я, оказывается, ничего себе еще, все еще – Человек. Слава Богу.
На Валааме все и всюду идет прямиком в душу.
Место, конечно, здесь горнее.
Стоило мне подумать о том, чтобы, может быть, пока никого нет во дворе монастыря, снять монастырский храм – как сразу же отказали в фотоаппарате батарейки.
За несколько минут до начала дождя Ася забеспокоилась.
Ворота во внутренний монастырский двор всегда открыты. Но собаки никогда не входят внутрь.
В иконе Николая Угодника в храме Никольского скита, что на входе в Монастырскую бухту, бьется сердце. Удары слышны отчетливо и ясно. Всем слышны.
Валаам – как одна громадная гора Фавор, даже нет! – как вершина громадной горы Фавор, которая проросла сквозь землю и воду, чтобы послужить человеку: всякий человек здесь на Валааме преображается, и в мыслях и духом достает до небес.
Надписи на могильных камнях старого монастырского братского кладбища (с сохранением орфографии).
«Не забудьте меня братия егда молитеся».
«Упокой его, Господи со святыми».
«Упокой его, Господи!»
«Хранит Господь всех любящих его».
«Смерть мужу покой есть».
«Упокой, Господи, раба твоего».
«Блажени мертвые, умирающие о Господи».
«В царствии Твоем Господи помяни раба твоего».
«За год предрекший свою кончину и возблагоухавший из гроба».
«Послушник Иоанн Дорофеев. 30.08.1880 г. 20 лет от р. „Упокой, Господь с праведными раба твоего“».
«Сподобился перед кончиной видеть Господа».
И еще одна могила, с подновленной записью:
На потолке кладбищенского храма, что на другом монастырском кладбище, игуменском, – глаз. Ася решила, что это – женский глаз. Странно. А я думал, нет.
Нельзя, невозможно жить в России, и не быть верующим человеком. Иначе – тяжко, грязно, убого, надрывно, неясны цели, непонятна мотивация жизни.
Есть ли у русских мечта? Есть.
Простая русская душа мечтает только об одном – жить праведно. За этим и едут в монастырь. Каяться. Каяться и просить сил.
Русский грешен, как и любой иной человек в мире, но русскому человеку свойственно – в отличие от многих в мире – сомневаться в своей жизни и потому каяться.
Русский не живет праведно, но русский хочет праведности и вечно кается за свою неправедность.
А раскаявшись, просит новых сил в преодолении будущих искушений и соблазнов.
Мечта русских еще и в семейственности. В общности. В единении.
Потому и был 1937 год, потому и было народное одобрение – «культа личности». В этом одобрении народ был един – и это-то и было главным: чувство плеча, да, и в гадком и в низком, но чувство плеча.
Чувство плеча у русского оказывается важнее цели, ради которой русские встают плечо к плечу, – ради молитвы, ради победы, или ради уничтожения сограждан.
Да, и не в мечте, собственно, дело.
Нам не удержать страну! А зачем ее удерживать?
Россия, как и любая иная страна, для Церкви – это не более чем инструмент служения Богу, служения православию, да и любой иной религии.
Поэтому, когда в России, в храме молятся о России со словами, – «Богохранимой стране нашей», то молятся об инструменте, который должен быть четко и совершенно настроен, который позволяет охранить место, где торжествует православие.
«Русь – храни веру православную». – Это не просто фраза, и не эмоция, это – предостережение, и даже больше – это практическое руководство. Ибо без православия нет Руси, нет государства, нет общности, нет нации, нет народа.
Ибо без веры – нет инструмента, а кому нужен не настроенный инструмент.
Я понимаю чувство раздражения против монахов, точнее, против православия. Это чувство раздражения знакомо абсолютному большинству людей. Природа раздражения, даже ненависти, проста – раздражает все, что непонятно, что не вмещается ни в какие принятые и привычные каноны/устои.
Рвение невероятное у монахов. Точность и ясность движений удивительна и почти нечеловечна. Устремленность движений и сила мысли ни с чем не сравнимы.