Оружейник-3

Шовкуненко Олег

Я подумал об этом, но почему-то без всякого зла и раздражения. Может потому, что все это касалось человека, над телом которого мы сейчас стояли, а о мертвых, как известно, или хорошо или ничего. Хотя, скорее всего, не в этом дело. Мне просто очень не хотелось верить, что Главный мог причинить нам вред. Он явно не все говорил, чего-то

не знал, о чем-то лишь догадывался, но в конце концов это его дело. У каждого есть свои секреты, и далеко не всегда они таят в себе зло и коварство. И это ярко подтверждали последние слова Главного. Они были о нас, о человечестве, о котором его отец продолжал думать даже на смертном одре. Мог ли такой человек, ладно не человек, бог… Так вот, мог ли он предать?

Определенно Андрюха терзался теми же сомнениями. Да только богатый опыт старшего офицера Федеральной Службы Безопасности требовал доверять лишь фактам, а вовсе не чувствам. Именно опираясь на факты, Загребельный и вынес свой вердикт:

— Значит так, у нас два варианта. Один — двигать на Могилев. Другой — не двигать на Могилев.

— Глубокая мысль, — я невесело хмыкнул.

— Если поверить Главному и пойти, то впереди ждет полная неизвестность, возможно смерть. Если не пойти…

— Полная ясность и тоже смерть. Ханхи вряд ли еще раз выйдут на связь. У них больше нет посланника.

— Ханхи?! — Костя Соколовский, и без того вконец потерявшийся в наших разговорах, наконец не выдержал и сдавленно воскликнул.

— Да, Сокол, именно ханхи. И это один из них, — Леший указал на мертвое тело.

— Так что, выходит Ертаев вовсе не бредил? Они здесь? — Соколовский ошалело переводил взгляд с Лешего на меня и обратно.

— Они всегда были здесь, — своим ответом я еще больше ошарашил капитана.

— Ничего не понимаю, — Костя затряс головой.

— Мы и сами многого не понимаем, — я положил ему руку на плечо. — Но по пути в Белоруссию попытаемся разобраться.

— Значит, решено, — подытожил Леший. — Вариант номер один.

— Решено, — я кивнул. — Выбора у нас нет. Вот похороним его и сразу двинем.

— Вы хотите хоронить ханха? — изумился Соколовский. — После всего, что они…

— Капитан! — повысив голос, я перебил негодующего спецназовца. — Поверь, этот ханх достоин, чтобы быть похороненным по-человечески.

Мы стояли вокруг погребального костра и глядели на огонь. Собрались все, даже Соколовский с Летяевым, которые знали лишь что сжигают врага, ханха. Они явно не понимали, что происходит. Почему все мрачнее ночи? Почему опустился на колени несгибаемый милиционер? Почему на щеке Лизы блестят слезы? И почему впервые в жизни перекрестился старик ученый? Я им конечно же объясню. Потом объясню. Потому что сейчас нельзя. Сейчас должна царить тишина. Ничто и никто не должен мешать каждому из нас говорить с богом. Именно говорить, а совсем не прощаться.

Отчего-то я не мог поверить, что ОН умер, что вот это тело, сгорающее на политых бензином бревнах, и есть наш бог. Казалось, что это всего лишь какой-то невиданный доселе ритуал. Что ОН отдает нам частичку себя, тем самым посвящая в свои рыцари, которые не обманут, не предадут, которые пойдут до конца и выполнят его завет, его волю. Да, эта церемония не из приятных, совсем не из приятных. Смотреть, как обугливаются и горят человеческие плоть и кости, не самое приятное занятие, но видать по-другому нельзя. Эта картина раскаленным клеймом пометит наши души и сердца, чтобы помнили, всегда помнили. Отныне мы не просто люди. Мы избраны ИМ для великого дела.

— Макс, мы сделаем это! — В голосе подполковника ФСБ звучала железобетонная решимость.

— Придется, раз больше некому.

Наш уговор мы скрепили крепким мужским рукопожатием.