Оружие для Слепого
Шрифт:
После упоминания цвета волос, Глеб машинально глянул на Баратынского, но тот был лыс как колено.
Хозяин улыбнулся, провел ладонью по голове, словно приглаживал несуществующие волосы.
– Знаете ли, молодой человек, возраст – дело такое… Одно исчезает, другое появляется. Вот видите, – и он хлопнул ладонью по довольно внушительному брюшку, – кудри пропали, а живот вырос. До тридцати лет я весил шестьдесят три килограмма, теперь же, говорить стыдно, – девяносто три тяну.
– Такой приятный молодой человек… Обычно
Глеб усмехнулся. Он уже понял, что Софья Сигизмундовна из той породы женщин, которым вопросы задавать не нужно, только слушай, и они все выболтают. Главное – иметь время на это.
– Пришел, починил.
– Вы ему инструменты какие-нибудь давали?
– Зачем? У него все с собой было.
«Если бы дали хоть отвертку, на ней могли бы остаться отпечатки пальцев, – с досадой подумал Сиверов. – Но в этом доме к инструментам, наверное, годами не прикасаются».
– Можно посмотреть его работу?
– Пожалуйста.
Сиверова провели в прихожую, постелили газету на пол, когда он стал на одно колено, чтобы получше рассмотреть разъем.
Павел Павлович с недобрым смешком поинтересовался:
– Что, микрофон, ищете?
Глеб не ответил. Он внимательно осмотрел разъем.
Тот был тщательно протерт.
– Он очень аккуратный был, сделал и протер тряпочкой, а потом пошел руки мыть.
«Вот же черт!» – думал Глеб.
– Чай совсем остынет! – вмешался хозяин.
– А… – вспомнила Софья Сигизмундовна, но Павел Павлович уже не стал слушать, что она говорит, пошел на кухню.
– Вы что-то вспомнили? – поспешно спросил Сиверов.
– Я ему еще чаю хотела предложить, уже поставила, закипятила, даже заварила, хотела печеньем угостить.
«Твикса», правда, как в рекламе, у меня не водится, но заварка хорошая, индийская, – Софья Сигизмундовна втянула носом воздух и по запаху поняла, что муж воспользовался ее запасами.
Но вечер был хорош, собеседник внимательно ее слушал, а такое случается не часто… Обычно люди не умеют слушать, а тут мало того, что слушали, да еще и восхищались ее памятью, наблюдательностью.
– Так вот, от чая он отказался, даже к чашке не притронулся.
«Еще бы, – подумал Глеб, – что он – дурак, оставлять отпечатки пальцев, не станешь же работать в квартире в перчатках?»
– А вот воды попросил кипяченой, – продолжала Софья Сигизмундовна. – У нас всегда в холодильнике стоит кувшин с кипяченой водой. Я ему налила с полстакана, он таблетки запил.
Глеб насторожился, но виду не подал: он боялся спугнуть удачу, которая шла в руки.
– А какие, не помните? – как бы между прочим спросил он.
– Как же, прекрасно помню. Он коробку при мне из кармана доставал, а в ней пластмассовая бутылочка с надписью «Де-Нол». Очень эффективное, говорят, лекарство, импортное, нам, пенсионерам, такое не по карману. Мой Павел Павлович «Гистаком» обходится, когда прижмет. Там еще две последние таблетки оставались… Вроде бы боль его мучила. Надо же, молодой совсем… Он стульчик попросил, чтобы в коридоре на него присесть, когда разъем ремонтировал, наверное, неудобно было сидеть на корточках.
– А что у него болело, как вам кажется?
– Да язва у него, скорее всего, или гастрит. Потому и от чая с печеньем отказался. Может, потому и не пьет.
– А в чего вы взяли, что он не пьет?
– По человеку сразу видно, пьющий или нет, у меня на это глаз наметанный.
Глебу хотелось спросить, как выглядит он сам и к какой категории мужчин она отнесет его. Но, судя по тому, как мило эта женщина с ним разговаривала, Сиверова она отнесла к мужчинам положительным.
– От него не перегаром, а одеколоном хорошим пахло, я даже не знаю, каким. В наши времена таких не было, – Баратынская говорила так, словно бы ее и Павла Павловича времена уже иссякли, сойдя на нет.
Понемногу картина начала проясняться. Ниточка оказалась не настолько гнилой, как показалось генералу Потапчуку.
– А вы могли бы узнать этого мужчину, покажи я его фотографию?
– Без сомнения. Непременно. Я даже видела его и улыбающимся, и с гримасой боли на лице.
Глеб пожалел, что не обладает талантом художника. Ведь можно было бы сейчас со слов разговорчивой, словоохотливой Софьи Сигизмундовны нарисовать портрет, а это было бы уже кое-что, от чего можно было бы плясать, особенно зная о болезни подозреваемого.
– А еще какие-нибудь приметы были – шрамы, родинки, татуировка? Может, на руке не хватало пальцев, может, перстень какой-нибудь или браслет?
Софья Сигизмундовна напряглась, прикрыла глаза, ее губы шевелились. Помолчав с минуту, она убежденно произнесла:
– Как сейчас его перед собой вижу. Жаль, вы в мозг мой заглянуть не можете и сфотографировать.
Никаких особых примет: нос нормальный, губы нормальные, все при нем. Цвет лица не очень хороший, какой-то бледный, землистый. Но это, скорее всего, связано с язвой. И мешки под глазами, но не такие, как у пьяни, а как у не очень здорового человека. Хотя, с другой стороны, я вот думаю, вроде мужчина молодой, крепкий, и как это его угораздило язву заработать?
Наверное, не женат, питается нерегулярно, ест что-нибудь соленое, острое, и нервы… Все болезни от нервов.
Вот и у меня печень пошаливает, как только с Павлом Павловичем повздорю, голова болит, только таблетками и спасаюсь.
– Понятно, – разговор опять вернулся к таблеткам. Глеб словно бы чувствовал, что это единственная конкретная деталь, которая к чему-то может привести. – Софья Сигизмундовна, так вы говорите, «Де-Нол»?
– Ну да, конечно. Я же не могла ошибиться, я же видела коробочку, видела, как он вытряхивал последние таблетки…