Оружие фантома
Шрифт:
Пикалев потушил папиросу.
– Есть другой вариант. Ты знаешь, что в каждом деле есть организаторы, есть исполнители, есть пособники и свидетели. Если перестанешь дуру гнать, разрешу написать явку с повинной. Потолкую со следаком, в суд меня все равно вызовут, так я и там словечко замолвлю за тебя. После двух ходок вряд ли условным отделаешься, но ведь есть разница – три года получить или семь? И есть разница – своими ногами в суд прийти или месяца четыре шконарь парить?.. Минуту даю, Выхриков. Отсюда ты все равно уже не выйдешь. Через минуту либо рассказываешь мне про «хату», либо я сам тебя запираю в «хату». И забываю о тебе. Потом – стучи не стучи в дверь с просьбой поговорить со мной, как в прошлый раз, – будешь сидеть. Я о тебе забыл. Время пошло.
Парень мялся. Его лицо перекашивала судорога. Он уже не мог думать.
– Ну? – спросил Пикалев, отрывая взгляд от настенных часов.
– Квартира восемь. На Речной…
– Я знаю. Давай я ничего клещами из тебя вытягивать не буду?
– Двадцать второй дом. Куртки и магнитофон еще у меня…
Отведя парня в камеру, Пикалев вернулся с большим журналом. В милиции он называется КУП – книга учета преступлений.
Пикалев начал листать страницы.
– Так… Десятого сентября… Одиннадцатого… Так… Изнасилование… Грабеж… Гараж… Кража… Кража… Не то. Ага, вот. Кража. Квартира 8, дом 22, улица Речная. Гражданка Власова – потерпевшая.
Пикалев с грохотом захлопнул КУП.
– Вот тебе, студент, и скрипка Страдивари. В точку.
– Я не понял, – удивился тогда Макаров, – у вас что, информации не было на Выхрикова, что ли?..
– Какая на хрен информация?! – отмахнулся Пикалев, унося журнал в «дежурку». – Я его по дороге в отдел случайно зацепил.
Макаров вспомнил этот случай, представив, как двое желторотых оперов сейчас пытаются вытрясти хоть что-то из Матвеича. Нет, не горит у них в глазах тот огонек, какой горел когда-то в глазах Николая Пикалева. Тот огонек, который старый опер сумел зажечь в глазах тогда еще юного Макарова. Числиться опером и быть им – не одно и то же. Это на протяжении долгих месяцев вдалбливал в мозг Александра его наставник. Он сумел заразить подопечного вирусом любви к своей работе.
Кто учит сейчас этих пацанов? Сами себя.
Саша подумал, что уже почти два года не был на могиле Николая. Опер погиб четыре года назад, при задержании девятнадцатилетнего сосунка, когда тот пытался снять с девчонки старенькую песцовую шапку. Наркоман-отморозок выстрелил из обреза двенадцатого калибра в лицо безоружному менту.
«Надо заехать», – подумал Саша…
– Надо заехать или нет? – уже почти кричал в машине Стариков, прикоснувшись рукой к плечу Макарова.
Александр очнулся от забытья, развернулся с переднего сиденья к Старикову.
– Прости, Игорь, что ты сказал?
Стариков вздохнул.
– Саша, я говорю – давай в психушку заедем к этому Русенкову? Душа у меня что-то не на месте. Такое впечатление, что он не больной вовсе. Я, скорее всего, шнягу гоню, поскольку такое маловероятно, но мне кажется, что мужик что-то сказать хочет и боится.
Макаров посмотрел на часы.
– Хорошо.
Двадцать минут спустя машина оперов остановилась у входа в лечебницу, прямо перед запрещающим знаком с пояснением: «Кроме машин ЦПЛ».
– Вы? – откровенно удивился главврач, увидев входящего Старикова со товарищи. – Что-то нашли интересное в карточках?
– Нет, мы по другому поводу. Хотели бы побеседовать с Русенковым.
Врач удивился еще больше.
– Он на процедурах. А зачем он вам?
– Вам же сказали – побеседовать, – уточнил Саморуков.
– Нет проблем. Кабинет психолога по-прежнему свободен. Вы помните дорогу?..
…Русенков смотрел в стену невидящим взглядом и твердил, что «она погубит свою жизнь». Главврач делал все возможное, чтобы переключить бывшего мурманского милиционера на другую тему, но тот оставался неумолим.
– Нам бы обвенчаться…
Врач повернулся к Макарову, безошибочно угадав в нем старшего.
– Он вам еще нужен?
Стариков и Саморуков, обреченно вздохнув, встали, ожидая того же от Александра. Но тот, едва подрагивая ресницами, застопорил свой взгляд на лице Русенкова.
– Я еще поговорю с ним.
Врач, а следом и опера понимающе покинули кабинет.
– Будет толк? – спросил Стариков Мишку.
– Я вообще не понимаю, какого черта мы сюда приперлись. Ты тоже, психолог… Я чувствую, душа не на месте… Зато у этого душа на месте.
– Как вас зовут?
Русенков продолжал смотреть в стену.
– Я знаю, что вы не сумасшедший. Что вас здесь держит?
– Далось ей это венчание…
– Чего вы боитесь?
Молчание.
– Вы сказали – «ищущий да обрящет». Что вы имели в виду?
Макаров снова посмотрел на часы.
– Знаете, у медиков есть такой профессиональный принцип – никогда не подвергай сомнению диагноз, поставленный больному коллегой. У нас, ментов, если вы понимаете, о чем я говорю, тоже есть принцип – всем, чем можешь, помоги коллеге, идущему по следу преступника. Если вы забыли этот принцип, тогда нам разговаривать не о чем.
Саша встал и пошел к двери.
– Метагексоэпам-два… – раздалось за его спиной.
Макаров резко обернулся и чуть не утонул в глубине осмысленного взгляда Русенкова.
– Что вы сказали?!
Он шагнул к больному.
– Что вы сказали?!
Русенков поднял совершенно разумный взгляд на милиционера.
Дверь распахнулась, вошел главврач.
Макаров изумился перемене, какая произошла в этот момент во взгляде Русенкова. Тот же стеклянный взгляд, бессмысленные, как у Пьеро, приподнятые вверх брови.
– Извините, ему пора отдыхать. Он из категории тех, кому не рекомендуется заниматься логическими размышлениями. Это – если простым языком, без медицинских терминов. Русенков – человек не для бесед.
– Нам бы обвенчаться…
Следуя по коридору за Макаровым, главврач поинтересовался:
– Он вам что-нибудь сказал?
– Вы же сами заявили, что этот человек не для бесед. Им бы обвенчаться.
– В вас произошла какая-то перемена, поэтому и спрашиваю. Я психиатр…
Макаров остановился и усмехнулся: