Оружие холода

Жамбалов Баир

Проходило время, в этой, казалось, застывшей реальности, в такой тихой заводи времён. Он и не поворачивался ко мне навстречу, всё так же продолжал стоять спиной ко мне. Он игнорировал настоящий миг. Вот так и продолжалась немая сцена. Я так же пристально вглядывался в него. Был он среднего роста, как и я. Куртка с капюшоном, таким шатром укрывавшим голову. Немного сгорбился, будто под грузом чего-то. Он с самого начала, кажется, только и смотрел вниз. Почему? И всё. Больше нечего сказать. А что можно сказать о незнакомце, стоящем спиной в ночной темноте. Я понимал, что подмога не за горами. Вернее, где-то там, позади, внизу этой горы. Снова стал обретать былую уверенность.

– Повернись! – опять крикнул всё тем же тоном, ещё крепче сжимая дубинку.

Сначала всё так, как и было. И вот, наконец… Он обернулся вполоборота. Приподнял голову, немного повернул лицо и тут же отвернул. Сверкнули странным блеском глаза в бледном

свете луны. Кто он? Человек?

"Вот оно – время. Оно течёт и течёт. Кто-то рождается, кто-то умирает. Вот и я родился в своё время, в начале второй половины двадцатого века, как и множество людей на планете. Жизнь – дистанция между рождением и смертью. Какой взять старт с рождения, с детских лет, молодых лет? А каким будет финиш там, далеко, далеко, на склоне лет? Вот и я стою сейчас, в эти минуты своего пути, оставив прошлое безвозвратно за спиной, вот здесь, упираясь в будущее, на вершине вот этой маленькой горы. Будущее за завесой нескольких минут, нескольких часов, дней, недель, месяцев. А каково оно за завесой многих лет? Лишь только начало дистанции. Всё так, как у всех. Позади школа. Через два месяца буду в армии. Впереди полная неизвестность будущего. Что там за горизонтом? А дальше? Что после армии? Что за виражом? Поступать в институт? После армии льготы. Всё по плану. По плану ли? Сначала отслужить. Если позволит дистанция, отслужу, поступлю, отучусь. А дальше? На работу по специальности? И покатится дальше время по дистанции, как мяч, пущенный с горы, чтобы где-то там остановиться. Во многих случаях не предусмотрена по этой дистанции прямая колея, не предусмотрена. Нет, нет, да и случится вираж. Всё относительно в жизни этой. Кто-то начинает её, стартует по дистанции в полном благополучии материального и духовного, в полной гармонии с действительностью, продолжает быть таковым и в середине пути, но финиширует в полном отсутствии всего нажитого, одиноким покинутым стариком. Возможно, в жизни этой пребывание в богатстве и сопутствующем почёте, пребывание на вершине, но и возможен спуск оттуда, а то и падение, стремительное, как брошенный камень, или медленное, как реющий полёт парашюта вниз, на дно, на самое дно. И одиночество на финише. А кто-то начинает его в бедности материальном, но не в духовном. Постепенно идёт вверх. Он финиширует в богатстве материальном и духовном. И дети, и внуки вокруг. Но кто начал свой путь, свою дистанцию не в полном благополучии духовного порядка, тот вряд ли войдёт в гармонию с таким состоянием как жизнь. Так каков же будет мой путь? Как пройду я его? Какие предстоят виражи? Останусь ли доволен, и буду ли рад я этой дистанцией там, на финише?"

Луна то высвечивала эту поляну на вершине не высокой горы у опушки леса, и тогда окружающее принимало более отчётливые очертания, то исчезала за облаками, ввергая всё в темноту. Он стоял не то что спиной, но вполоборота и смотрел куда-то вперёд. Я не был под гипнозом. Я не приходил в себя, ибо никуда и не уходил от себя. Рассудок мой не изменялся, оставаясь самим собой. Ощущение реальности было ясным. Вот только длинный кол я не держал наизготовку, и потому концом он упёрся об землю. Но откуда это всё? А он стоял вполоборота и смотрел куда-то вперёд. Голова его была прикрыта капюшоном. И лишь редкий свет луны высвечивал его чёрный силуэт. Кто ты?

Возбуждённые возгласы доносились оттуда, из под горы. Они приближались. Ночной пришелец повернулся спиной и направился в сторону леса. Спустя минуту он исчез в темноте деревьев. А ещё через минуту ко мне подходили наши ребята.

– Не догнал?

– Вот он бегает-то. Подготовка не хуже твоей.

– Учти. Его-то гнал страх. Ты от страха не так побежал бы.

– Да, жалко. Не поймали.

– В следующий раз ты стреляй по ногам. Ты же в армии стрелял.

– Так это было в армии.

– Было, так было.

– А что теперь делать-то. Пошли домой.

Мы продолжили тогда наши ночные засады. Но ходил я на всё это уже без никакого энтузиазма, в отличие от остальных. Я знал, что никого больше не будет, но не говорил. Ребята же предвкушали такие же ощущения от этой нестандартной охоты, как и в ту ночь. А он не появлялся, его не было физически, да и духовно тоже. Тогда все думали, все говорили, что он испугался. Один лишь я так не думал, так не говорил. Он больше не придёт. Никогда. Может, говорила это интуиция? Но было у меня такое ощущение, которое так и не проходило, и не проходит до сих пор, что он и приходил-то не для этого, совсем не для этого. Для чего? Может, знак? Так и осталось это на том отрезке дистанции, на той вершине не высокой горы, за завесой прошлых лет, как лик его за чёрным капюшоном. Лишь миг в свете бледной луны.

Заканчивалось лето. А его так и не было. Никогда. Мы сняли засаду. Со временем стало забываться. Но я помню всегда. Что же было тогда? Что? Так и осталось это за завесой прошлого, такой завесой тайны. Прошло с тех пор много, много лет. То лето как воспоминание, как память.

Июнь 2008 г.

Рассказ у ночного костра

В конце августа в тайге Восточной Сибири, в тайге Бурятии по утрам всегда прохладно. По вечерам так же и, конечно, ночью. Но вот днём жарко, как бывает всегда в течение всего лета. Вот так было в полдень. Пот прошибал не только от палящих лучей солнца, но и от тяжёлого труда. Эта работа была действительно связана с большими физическими затратами. Мы от кедра к кедру перетаскивали тяжеленный колот. Нас было трое, подрядившихся на эту работу. Выбирали на это крепких, физически сильных ребят. Остальные четверо были налегке. Мы же трое и били колотом по кедру.

Кедр в Сибири, а по-научному – сибирская сосна, растёт в основном на вершинах сопок. Шишки по двадцать, тридцать штук, а иногда и намного более, если год очень урожайный, роем падали сверху, порой сшибая по голове кого-нибудь, слишком уж зазевавшегося. А так картина эта великолепная, когда задрав голову, смотришь на эти летящие вниз, на тебя, чёрные точки, всё больше и больше увеличивающиеся по мере приближения. И вот тогда уклоняйся, успевай. А потом они начинают с глухим звоном, с разгону шлёпаться об землю. И начинается поиск этих бесценных даров природы. Находить их, в общем-то, легко, будь хоть камни, сухие сучья, высокая трава. Занятие интересное, увлекательное. Но я этим нынче не занимался, так как мы, трое, только и били колотом. Это приятное занятие доставалось остальным четверым, как говорится, собирателям шишек. Почему я не занимался этим? Да потому, что меня, городского парня, (все остальные были деревенскими, точнее сельскими), занимавшегося спортом и потому подготовленного, тренированного, а таковым я действительно и был, сразу приставили к этому тяжеленному колоту, весом чуть ли не с центнер. Мои же напарники в физическом плане ничуть не уступали мне. Занимайся они спортом, то многого достигли бы. А приходилось таскать, перетаскивать, а то и волоком, втроём этот громоздкий колот иногда и через бурелом, через упавшие деревья. Тогда становилось совсем уж тяжело. Хотя и трое нас. Но что поделаешь. Приходилось с трудом, с большим усилием, и через них. Тогда напряжение физических сил возрастало неимоверно. Колот напоминал деревянный молоток, только в намного увеличенном размере. Конец так называемой рукоятки, если так можно выразиться про бревно, довольно таки приличной массы, досталось мне. Этот колот мы поднимали так, что он упирался концом вот этой громадной рукояти об землю, и все втроём, задав его чуть назад, били, насколько позволяли нам силы, по стволу кедра. Тот раскачивался и от такого содрогания падали шишки. Лазать на кедр было бессмысленно. Ствол внизу обычно из тонких сучьев, что не выдержат и ребёнка. Так вот жара пялящих лучей донимала особенно сильно на вершине довольно таки высокой сопки. И этот тяжеленный колот.

– А он-то один перетаскивает, – обратился с каким-то выражением благоговения, после одного из таких переходов, один из моих напарников к другому.

– А ему-то что. Привычное дело, – согласился с ним другой с тем же выражением.

Как? Я тренируюсь, перевариваю всевозможные нагрузки, но вот эта работа… Да это же сильнейшая тренировка, сильнейшие нагрузки. Час такой работы с лихвой хватит. А мы втроём подрядились на целый день. А после, вечером, ноги уже не держат, лишь бы свалиться в шалаше или у костра и ничего не делать, лежать просто так. Но один? Да возможно ли такое?

– Как-то не верится, – выразил я своё сомнение.

– Да никто не верит, кто его не знает, – принялись сразу, с каким-то даже рвением, оспаривать они моё сомнение.

– А кто он такой-то? – полюбопытствовал я.

– Да он из соседней деревни, – уточняли они этот, казалось бы, неправдоподобный факт, назвав при этом его имя.

Имя! Вот оно-то и возымело на меня какой-то магический признак доверия ко всему сказанному. Я где-то слышал это имя. Где именно, в каком конкретном месте, не мог припомнить, но в городе это точно. И слышал в тоне уважительном, а может даже и в эмоции восхищения. Но слышал. Когда? Этого тоже не мог припомнить точно. И вот это-то и заставило меня поверить.

– А вы его знаете? – тут же спросил я с той же ноткой любопытства.

– Конечно. С самого детства, – чуть ли не хором, с чувством неприкрытой гордости ответили они.

– А, может, расскажете о нём, – предложил я, всё также сгораемый этим нежданно наступившим любопытством.

– Сейчас некогда. Вечером расскажу, – согласился один из них.

Разговор этот был кратким и вскоре забылся за этой тяжёлой работой. Мы больше не вспоминали его. Незаметно за всеми этими делами наступил и вечер, пора долгожданного отдыха именно для нас троих. Остальным четверым работа была только в радость.