Оса в паутине
Шрифт:
Нет. Навряд ли хитрым. Если верить слухам, для старогвардейца фон Рауба механизм чем хитрее, тем роднее. Якобы он с ними договариваться умеет. Сказки, конечно. Но на пустом месте сказок не бывает, а для здешнего народа суеверия зачастую понятнее и ближе истины.
— Прошу вас, — десятник поклонился, — вы, госпожа, если что, так дайте знать. Мы мигом. А то, хотите, я с вами парней отправлю.
— Не хочу, — отрезала Айс, — закройте за мной двери и оставайтесь на местах. Если мне что-то понадобится, я вас позову. Ясно?
— Так точно, — если стражник и обиделся на резкий тон, виду он не подал. И правильно. Ему по должности обижаться не положено. Ему положено приказы выслушивать и исполнять.
Айс перешагнула порог и остановилась, привыкая к темноте.
Дверь за ее спиной с тихим шорохом повернулась в петлях.
Где же… Тарсграе! Да вон, впереди, две яркие точки — желтые волчьи глаза… Нет, у волков они вроде зеленым горят.
Ф-фу, да не все ли равно.
Он смотрит. Ждет. Чего ждет, почему не подойдет ближе?
Айс выпустила из пальцев белый пушистый шарик, и тот взмыл к потолку, озарив камеру неярким, мягким светом.
— Ох, — сказала Айс. Рука ее метнулась к губам, — ох, — повторила она. И покачала головой. — Извините. Если бы я знала, я осталась бы снаружи.
— Зато так я не опасен, — даже сейчас он улыбнулся. И улыбнулся, искренне, — ну, почти не опасен. Добрый день, госпожа фон Вульф.
— Добрый, — с запинкой ответила Айс.
— Я вас умоляю, не надо так смотреть, — голос его оставался мягким, чуть-чуть насмешливым, — это всего лишь необходимые меры предосторожности. Ничего страшного.
Да, наверное. Но не смотреть она не могла. Просто не получалось оторвать взгляд от прикованного к стене человека. Стальной ошейник. Стальной пояс. Стальные браслеты на запястьях. Цепочка от них пристегнута к ошейнику. А от ошейника толстая цепь уходит куда-то в темную, глубокую дыру. Как раз над его головой.
Он, кстати, совсем невысок, этот Тиир фон Рауб, чудовище из тевтских ВВС. Невысок и худощав, на взыскательный взгляд, так даже, пожалуй, слишком. Но слабым или хрупким отнюдь не кажется, скорее наоборот, впечатление от этого летуна, как от тонкого и гибкого клинка. Из тех, что рубят подброшенный в воздух шелковый лоскут.
Если бы не цепи. Тяжелые даже на вид и такие нелепые.
— Холодное железо, — он глянул исподлобья хитрющим глазом. Одним. Второй заплыл окончательно, — суеверный вы народ, уруки.
— Иногда, — Айс подошла ближе.
Да, он совсем невысок, ниже ее на полголовы. И, оказывается, у него светлые волосы. Пепельные. Это красиво.
— Жаль вас разочаровывать, — фон Рауб покривился и вдруг, рывком, стал сантиметров на десять выше, — честное слово, госпожа фон Вульф, обычно я выгляжу несколько ухоженнее. Доказать это сейчас нет никакой возможности… — сквозь насмешку в теплом голосе впервые проглянули досада и легкий стыд, — увы, вам остается поверить мне на слово.
— Я верю, — Айс разглядывала его, чуть смущаясь и напоминая себе, что она, в конце концов, ученый, а этот человек — любопытнейший экземпляр, представитель неведомого науке вида… — я верю и даже могу себе это представить.
Ей хотелось сделать это вчера. Сегодня представилась возможность. Айс протянула руку и коснулась его лица. Увидела изумление в черном-черном, непроглядно-черном взгляде.
И шепнула:
— Хочу посмотреть, верны ли мои представления.
Осторожно-осторожно. Чтобы не сделать больно. Хватит с него боли, честное слово, слишком много ее для одного человека. Самыми кончиками пальцев… Безобразный синяк. Черты лица такие тонкие, острые скулы эльфийской лепки… У кого поднялась рука?
Вот. Так куда лучше.
— Смотреть двумя глазами удобнее, правда? — она улыбнулась, впервые разглядев в горящих черных глазах недоверие и растерянность. Ей он верил, да, верил. Он не мог поверить в происходящее. — А я думала, вы никогда не теряетесь.
Он не ответил. Опустил ресницы, длинные и острые… может, и вправду эльфийская кровь?
Может быть.
Заодно долой и щетину. Мужчины его породы собственную небритость воспринимают болезненнее, чем, скажем, сложный перелом берцовой кости. Хуже для них разве что не очень свежее белье.
Губы разбиты. Больно, да? Ничего, потерпи немножко, сейчас… а этот шрам, он не от удара. Айс знала, от чего остаются такие рубцы, и едва сама не прокусила губу от острой, болезненной жалости. Сейчас, когда с него слетела маска, она смогла заглянуть в его душу. В темноту, в холодную и сырую каменную тьму. Давит, со всех сторон давит, и солнца нет, нет ветра, нет даже звуков, кроме бесконечного, сводящего с ума журчания воды по холодным камням.
— Бедный мальчик, — Айс обняла пальцами его притянутые к подбородку ладони, такие узкие, красивые, длиннопалые кисти, — птаха, и косточки птичьи…
Он вздрогнул. На тонких запястьях арбалетными тетивами проступили напрягшиеся жилы. Дикий, запредельный какой-то ужас во взгляде.
Миг. И сгинуло наваждение. Погасло за опустившейся сеткой ресниц.
— Я… — голос хриплый, потерянный, — …спасибо… право же, оно того не стоит…
— Так ты намного красивее, — она взъерошила его серебряные волосы, — разве плохо? А кроме того, если бы не я, ты бы здесь не оказался.
Ну вот. Сказала. Напомнила то очевидное, о чем оба, кажется, позабыли. Зачем?! Затем, что надо. Так надо.
— Если бы не я, — он кривовато улыбнулся, — понес меня черт за царским мерседесом… Правда, спасибо. Дерьмо! — от резкого рывка звякнули цепи, жалобно заскрипела по камню сталь. — Почему здесь? Почему так? Почему ты меня спасаешь, а не я тебя. Это… — он замолчал, сжимая кулаки, слова искал и давил лезущие на язык ругательства, — это неправильно, — выдохнул наконец.
— Зверь, — удивительно легко оказалось выговорить его имя, — это неправильно, да, но не окажись ты здесь, разве ты заметил бы меня?