Осада
Шрифт:
Князев упал, покатился по земле, скорчился и затих. Клешков сел, чтобы не привлекать внимания. Подъехал Семка.
– Семка, - сказал ему Клещ, - наши козыри биты. Возьми того пацана, шо був з им, - он кивнул на тело Князева, - да гони его в урочище. Поспрашаем на досуге. Кажись, воны лазутчиками булы!
Семка подъехал к Клешкову:
– Эй, потопали.
Санька встал. Тесная петля аркана внезапно стиснула его тело. Он дернулся, но Семка, дав лошади шпоры, потянул, и Клешков побежал за конем. Петля давила шею при малейшей попытке задержаться, Семка гнал коня рысью.
Он подскакал к дереву на большой поляне, обвил несколько раз вокруг него веревку, отъехал. Клешков стоял, глядя на своего конвоира, понимая, зачем эти приготовления. Семка, отъехав, вынул маузер.
– Гнида продажная!
– крикнул он Саньке, хищно усмехаясь.
– Хто б ты ни був, молись.
Санька повернулся к восходу.
– Стреляй, контра, - сказал он спокойно.
– Стреляй! Все равно тебя кончут наши, и всех вас кончут. Товарищ Ленин сказал: "Вся власть Советам", - так и будет!
Семка пристально посмотрел на него, вложил маузер в кобуру и подъехал к дереву:
– Так ты червонный?
– А ты думал!
– исподлобья глянул Клешков.
– Дальше что?
Семка вырвал шашку и ловко перерубил аркан.
– Слухай, - сказал он, - там у вас служил один якись-то чудной хлопец. В таких навроде сапогах, но тильки воны сами расстегиваются по краям.
– В кругах?
– спросил удивленный всем этим разговором Клешков.
– То мой дружок, Володя Гуляев. Он у нас один в таких ходит.
– Дружок твой, говоришь?
– Семка подъехал вплотную.
– Дружок - так что?
– Гарный парнюга. Агитировал он меня когда-то на германском фронте за червонных. Ось ты ему передай, шо Семка, хучь он и за всемирную анархию, а долги платить умеет, передашь? Уважаю я его, передашь?
– Ну, передам, - сказал окончательно изумленный Клешков.
– А как я передам?
– Сумеешь, - сказал Семка, наклоняясь с коня и сдергивая с него путы.
– Шлепай отсюдова, пока цел! И благодари Сему.
Санька растерянно помялся, все еще не веря в свое спасение, потом спросил:
– Может, и ты со мной? Я скажу, тебя не тронут.
– Немае смыслу, - сказал Семка, отъезжая.
– Грехов на мне много. Прощай!
– Прощай!
– Санька долго слушал затихающий в чаще мах Семкиного коня.
Гуляев ехал по городу. Чадили пожарища, повсюду: у завалинок, у плетней, посреди мостовой - были трупы. У исполкома стоял Бубнич в кожанке и кожаной фуражке, отдавал приказы. Одна рука была у него на перевязи. Гуляев подъехал.
– Жив?
– спросил Бубнич.
– Это хорошо. Молодцом себя вел.
Гуляев слез с лошади, стал рядом. От Румянцевской, окружая высокую мажару, шагом ехали несколько всадников. На мажаре пласталось тело. По белой папахе узнали Сякина. Двадцать всадников - все, что осталось от эскадрона, - проехали в скорбном и торжественном молчании. Отзвенели булыжник и гильзы под подковами...
– Иди-ка, браток, отоспись, - сказал Гуляеву Бубнич, - да возвращайся. Дел у нас невпроворот.
– Про Клешкова ничего не слышно?
– Про Клешкова?
– Бубнич помедлил, потом прямо взглянул ему в глаза: - Ничего!
– Пойду, - сказал Гуляев.
А куда было идти? И он побрел куда глаза глядят.
Оказывается, они глядели в прошлое, потому что минут через пятнадцать, когда очнулся от разных осадивших его внезапно мыслей, он уже перелезал через скошенную изгородь полуэктовского сада. Как-никак, здесь был и его дом.
Он вошел внутрь, открыл дверь в гостиную - там никого не было, прошел по комнатам. В них было пусто. Ему показалось, что за одной дверью кто-то разговаривает. Он остановился. Здесь была спальня хозяев, ему туда не было доступа. Все-таки он открыл дверь. И остановился на пороге.
На высокой кровати лежал человек. Он повернул к Гуляеву перебинтованную голову. На изжелта-худом щетинистом лице горячечно жили глаза.
– А, - сказал, не удивляясь, Яковлев, - уже и чека.
Гуляев подошел, придвинул табурет, сел.
– Я все думаю, - еще больше бледнея и торопясь, заговорил Яковлев, может быть, правильно, что вы победили? Может быть, так и нужно, а?
– А вы сомневались?
– Видите ли, - сказал Яковлев, закрывая глаза, - я не сомневался. Я знал, что вы сильнее.
– Скажите - этим уже никому не повредишь, - зачем вы подожгли склады?
– Склады?
– усмехнулся Яковлев, и на секунду его восковое лицо чуть оживилось.
– Политика, политика, сударь! Вызывали недовольство обывателя.
– Мы так это и поняли.
– Понять было нетрудно, а вот предупредить вы не смогли. Ума не хватило, - он захохотал, ехидно скашивая глаза на Гуляева, но тут же закашлялся и замолк.
– А ведь могли кое-что понять. Мы почти с открытым забралом выходили. Послали шпану очистить склад кооперации. Были бы вы поумнее - спохватились.
– А собственно, зачем вам был нужен склад кооперации?
– Отвлекали внимание... Кроме того, к тому времени мы еще не были уверены, что выйдет с хлебными складами. Но потом все продумали - вышло, он опять засмеялся.
– Чистая психология. Учитесь, господа большевички... Знаешь, как удалось их поджечь?
Гуляев покачал головой.
– До сих пор не знаете, - уязвил Яковлев, - победители... Поясняю. Мне умирать, вам править. Поделюсь опытом. У меня в подручных ходил дьякон Дормидонт... Так вот он и поджег, чтобы народ на вас, на большевиков, думал... У-ми-ра-ю!
– вдруг вскинулся Яковлев, дернулся и затих.