Осажденная крепость
Шрифт:
— С какой стати? У меня здесь есть работа, которую я не брошу ни с того ни с сего. А если мы там не найдем места, кто нас будет содержать — Синьмэй? А если работать будешь только ты, я таких обид натерплюсь, что и подумать страшно! Синьмэй ведь не обещает места для меня! Что же мне там делать? С такой наружностью я гожусь разве что в служанки сановной супруге.
— Что за чертовщина! Когда это я тебя обижал? Ты сама без конца хвастаешь, что способнее меня, что больше зарабатываешь. Или ты осознала, что здесь у тебя есть влиятельные родственники, а там все будет по-другому?
— Что ж, я полагаюсь на родственников, а ты на друзей. И я никогда не говорила, что способнее тебя. Сам ты никак не можешь смириться с тем, что я больше
— Раз уж ты вспомнила про университет, — зло усмехнулся Хунцзянь, — я вправе предъявить тебе счет. До сих пор не могу себе простить, что в Хэнъяне послушался тебя и написал Гао Сунняню благодарственное письмо. Вот он небось хохотал! Никогда больше не поступлю по твоему совету!.. Ты думала, что Гао на самом деле хотел оставить тебя в университете! Не обольщайся, глупая. Это он просто гадил мне!
— Ты готов слушать кого угодно, только не меня, а уж слова Синьмэя для тебя важней императорского эдикта. Не знаю, кто кому собирался гадить, но у меня был контракт, а у тебя не было. Откуда ты знаешь, что думал Гао Суннянь? Он с тобой разговаривал? Сдается мне, что ты пытаешься одним пальцем закрыть от стыда все лицо.
— Ты права. Он хотел оставить тебя, чтобы студенты могли еще раз написать «Бей мисс Сунь».
Лицо Жоуцзя побагровело, как гребень у бойцового петуха, глаза налились кровью. С трудом взяв себя в руки, она ответила:
— Нет ничего удивительного в том, что каким-то подонкам доставило удовольствие оскорбить начинающую преподавательницу, только что кончившую вуз. Хуже, когда студенты готовят петицию с требованием прогнать доцента, учившегося за границей! А ведь это я обо всем его предупредила, сохранила ему чашку риса!
Сотни слов, толкаясь и мешая друг другу, готовы были сорваться с губ Хунцзяня. Но Жоуцзя опередила его, сказав, что хочет спать. На некоторое время она заперлась в ванной, а когда вышла и Фан снова открыл было рот, она не пожелала его слушать. Какой смысл тратить слова, когда отношения испортились до такой степени? Лучше помолчать, не доходить до последней черты. Она заткнула уши ватой и улеглась; вскоре послышалось ее ровное дыхание. Фану хотелось сорвать с нее одеяло и крикнуть ей в лицо все, что накипело в душе, но он ограничился тем, что принял боксерскую стойку и сделал несколько выпадов в сторону кровати. Жоуцзя видела это сквозь опущенные ресницы и не знала — сердиться ей или хохотать.
На следующий вечер она сварила мужу компот из мандаринов. Сначала он хотел равнодушно отказаться от любимого блюда, но не выдержал и стал есть, коря себя за слабость. Жоуцзя спросила, ответил ли он Синьмэю.
— Нет, и не буду, раз ты против.
— Я не против того, чтобы ты ехал, я только советую тебе не бросаться на зов очертя голову. Синьмэй человек участливый, но у него есть недостаток: слишком легко дает обещания, которых не в состоянии выполнить. У тебя же был опыт! Из университета Саньлюй ты получил официальное приглашение на должность профессора, а на деле получилось другое. А что мы имеем теперь? Обыкновенное частное письмо с общими словами о каких-то перспективах!
— Ты действительно владеешь «всеми способами», — засмеялся Хунцзянь, — в ловкости и настойчивости тебе не откажешь. Представляю себе, до чего бы ты дошла в своей ревности, если бы на месте Чжао была женщина.
Жоуцзя немного смутилась, но тут же нашлась:
— Что плохого в том, что я тебя ревную? А ведь немного найдется женщин, что польстятся на тебя. Только я способна терпеть поношения и тут же прощать…
Из-за резкости тона некоторых статей, вышедших из стен агентства, в котором служил Фан, стали приходить угрожающие письма и предупреждения от властей концессии. По редакции поползли слухи: говорили, будто американский юрист, номинально числившийся издателем вестника, хочет снять свое имя; будто редактор Ван перессорился с акционерами; будто госпожа Шэнь хочет перекупить вестник и сделать его рупором японцев и марионеток… Хунцзянь, который был в неплохих отношениях с редактором, пошел к нему, чтобы проверить достоверность слухов и заодно показать ему письмо Синьмэя. Ван согласился с точкой зрения Чжао, но попросил Хунцзяня пока не отказываться от должности: он как раз вел спор с правлением агентства относительно политической ориентации вестника и ожидал скорого решения. Если с ним согласятся — он останется, если нет — он уйдет. «И я вместе с вами!» — «Ну, вы сами вправе решать — оставаться или уходить; но, поскольку вы были рекомендованы Синьмэем, я обещаю держать вас в курсе событий».
Хунцзянь не сказал жене об этом разговоре. Он уже знал, что стоит поделиться с ней своими планами, все начинает идти не так, как было задумано. На сей раз он будет действовать совершенно самостоятельно… Приняв такое решение, он вдруг почувствовал себя мальчишкой, озорничающим за спиной взрослых. А Жоуцзя решила: если муж не отвечает Синьмэю, значит, ее воспитательная работа принесла свои плоды.
В день зимнего солнцестояния Хунцзянь напомнил жене, собиравшейся на службу, что их ждут на праздничный ужин — вчера отец сам звонил, приглашал. Жоуцзя недовольно наморщила нос:
— Ладно, поедем. «Нелюбимая невестка является к свекру и свекрови». Но если считаться визитами, я могла бы и не ходить. Ты же не собираешься со мной к тетке на рождественский ужин!
Хунцзянь сказал, что она опять из сахара делает уксус.
— Я нарочно помянула об этом, чтобы ты не думал, будто всегда можешь рассчитывать на мою уступчивость. Только тебе придется заехать за мной после работы — одна я туда не пойду.
— Ты же не на смотрины идешь! Зачем мне делать такой крюк?
Жоуцзя ничего не ответила и ушла. Сразу после этого позвонил Ван и попросил его незамедлительно приехать в редакцию. Что-то стряслось, подумал Фан; сердце его заколотилось от любопытства и тревоги.
Ван встретил его с горькой усмешкой:
— Вчера правление агентства утвердило мою отставку. Я могу покинуть редакцию в любой момент — преемника мне уже подыскали. Завтра буду сдавать дела, о чем и ставлю вас в известность.
— В таком случае прошу сегодня же освободить меня от должности, поскольку вы и назначали меня. Нужно письменное заявление?
— Может быть, вы сначала посоветуетесь с тестем?
— Это его не касается.
Ван, который в данном случае страдал за правое дело, хотел уйти из агентства с шумом, а не как беглец-одиночка; этим он хотел компенсировать себя за горечь неудачи. Будучи человеком достаточно опытным, он знал, что незаменимых работников нет и что служебное кресло пусто не бывает. Если служащий, надувшись, отказывается от места, плохо бывает служащему, а не месту. Не хочешь сидеть в кресле — стой, пока ноги не заболят, а ножки кресла могут выдержать сколько угодно. Но если пустых кресел станет слишком много, это, конечно, произведет впечатление на начальство! Поэтому Ван был доволен, когда Фан, не принадлежавший к числу близких ему лиц, подал в отставку вместе с редакторами отделов внутренней информации, международного, экономического, а также двух приложений к вестнику. Но правление предвидело такую возможность, и претендентов на эти посты у него было достаточно. Зная же, что эти отставки имеют политическую подоплеку, руководство стремилось поскорее избавиться от несогласных и замять дело, тем более что зарплата за текущий месяц уже была выдана. Все прошения об отставке были немедленно удовлетворены, предложили остаться лишь редактору экономического отдела. Первым был освобожден от должности Фан, поскольку заменить заведующего справочным кабинетом не представляло никакого труда. Узнавший об этом после обеда, тесть сразу поспешил к Хунцзяню и спросил, заручился ли он согласием Жоуцзя. Тот ответил, что да, но тесть не поверил.