Оседлавший Бурю
Шрифт:
— У меня больше нет права обсуждать благородство. Сколько я пробуду богом?
— Как минимум пять часов. Самое большее — шесть.
— Останется ли что-нибудь, мне неподвластное?
— У всего есть пределы, Гэз. Истоком ты не станешь. Изменять мысли и решения людей ты не сможешь. И умереть у тебя тоже не получится. Оружие не сможет причинить тебе вреда. Ни пули, ни мечи не оставят на тебе ни царапины. Вижу, ты удручен. Хотел забрать меня с собой?
— Да, — ответил Гэз.
— Уважаю честность. Ложь изящнее, но ничего не меняет. Я видел, ты встречался с Ведуньей и Мулгравом. Куда унеслись ваши души? В Узамат? На Кэр-Друах?
— Не знаю. К мельнице у реки. Там царила тишина. Скажи, когда я приму череп, я останусь один?
— Один? Не понимаю.
— У нас будут общие мысли?
— Если ты не хочешь — нет. Я могу понять стремление к уединению. Откровенно говоря, человеческие мысли для меня слишком примитивны. Если бы тебя вынудили вселиться в тело обезьяны, ты захотел бы разделить с ней последние мысли?
Гэз не ответил.
— Хорошо, — сказал наконец он. — Что мне делать?
— Прекрати волноваться, дитя мое. Возьми череп в ладони. Скоро он начнет просачиваться в твои пальцы. Вскоре он истончится и наконец вольется в тебя полностью.
20
Кэлин Ринг помог раненому подняться и, с помощью другого солдата, отвел его к подножию холма, где полевые врачи разрывались, пытаясь помочь сразу шести сотням несчастных. Многие умирали, несмотря на помощь.
— Может, им все тоже надоело? — спросил солдат, помогавший Кэлину. — По-моему, им самое время отступить. Тогда мы спокойно вернемся в Эльдакр и как следует напьемся в компании хороших шлюх. — Кэлин начал подниматься обратно. — Как ты думаешь?
— Вряд ли они сейчас отступят, — ответил Кэлин.
— Наверно, ты прав. Значит, придется всех перебить.
На вершине холма Мойдарт разговаривал с Гароном Беком. Кэлин направился к ним, и солдат оставил его в покое.
— Враг захватил восточный склон, — сказал Бек. — Значит, нас могут отрезать. Пора сдать замок.
— Это только оттянет неизбежное, — возразил Мойдарт. — К тому же враг понес немалые потери, но не знает о состоянии наших войск. Если повезет, они предложат приостановить сражение, чтобы позаботиться о раненых.
— Скоро рассвет, — угрюмо сказал Бек. — Не стоит ли нам самим сделать первый шаг?
— Нет, — отрезал Мойдарт. — Ледяной Кай сочтет это признаком слабости. И наоборот, то, что мы не просим о передышке, означает, что мы готовы сражаться и дальше.
— Да, готовы, — согласился Бек, — но у меня осталось меньше пятисот человек. Мы долго не продержимся.
Один из солдат вскрикнул и указал на север. Оттуда приближался всадник, за которым шло несколько сотен людей.
Мойдарт отступил на шаг и сощурил глаза.
— Это ваш сын, — сказал Кэлин. — Откуда он взял подкрепление?!
Кэлин бросился навстречу и узнал среди солдат Райстера. На недавно изуродованной руке не осталось даже шрама. Многие из вновь прибывших были ригантами. Все выглядели абсолютно здоровыми.
— Что случилось? — спросил Кэлин Райстера.
— Не знаю, как сказать, — ответил он, вытянул вперед левую руку и пошевелил пальцами. — Вчера мне ее ампутировали. — Кэлин пристально посмотрел Райстеру в глаза. — Нет, мне это не приснилось. Утром Гэз Макон пришел в госпиталь, и все вдруг закричали. Потом обрубок руки начал… расти, невзирая на бинты. Я никогда не испытывал такой боли. Когда я содрал повязку, рука выросла за несколько мгновений. Он всех нас вылечил, Кэлин! Я чувствую себя самым здоровым человеком на свете!
— Нет, — прошептал Кэлин, обернувшись на всадника, направившего коня на вершину холма. — Он заключил сделку с Керунносом.
— Знаешь, может, так и должно быть? — ответил Райстер. — Смотри!
Лежавшие у подножия холма раненые страшно закричали. Затем, один за другим, стали подниматься на ноги. Вскоре раздался первый смех и счастливые возгласы.
Кэлин почувствовал, как к раненому плечу стекается тепло, и боль, мучившая его который день, начала отступать.
— Даже погибшие воскресли! — сказал Райстер. — Помнишь здоровяка Хансекера? В него угодило три пули, и саблей по голове рубанули. Он умер, пока доктора пытались остановить кровотечение. И полковник Галлиот, я собственными глазами видел, пуля влетела ему прямо в сердце!
Кэлин оставил Райстера и бросился наверх, где Гэз спустился с коня и подошел к отцу. Мойдарт отшатнулся.
— Не смей меня лечить! — закричал он. — Ты не знаешь, что я натворил!
Гэз подошел к старику и положил обе руки ему на плечи.
— Я знаю всё, отец. Всё. Все твои грехи. От меня не сокрыто даже то, что ты можешь совершить в будущем. Теперь тебе придется найти другой способ искупления. Потому что я заберу твою боль себе. — Голова Мойдарта безвольно повисла. — И еще одно, — продолжил Гэз. — Всю жизнь тебя терзал страх…
— Я не хочу знать!
— Нет, думаю, что хочешь. Я твой сын, отец. Кровь от крови. По всему холму продолжалось чудо — павшие вставали, все раны затягивались. Началось всеобщее ликование.
— Что будет теперь? — прошептал Мойдарт.
— Я побуду богом еще немножко. А потом оставлю вас.
— Гэз… — покачал головой Мойдарт.
— Прощай, отец, — сказал Гэз, обнял старика и пошел к южному склону холма.
Павшие, покрывавшие склон, зашевелились и начали подниматься. Даже мертвые лошади поднялись на ноги. Гэз не остановился. Кэлин подбежал к Мойдарту.
— Его надо остановить! — воскликнул он. — Темный бог вернулся! Мы сражались напрасно!
Мойдарт не ответил. К Кэлину подошла Ведунья и взяла его за руку.
— Все будет хорошо, — сказала она, сдерживая слезы.
Гэз шел по полю битвы, и кругом поднимались павшие, и эльдакрцы, и враги. Южане огляделись и пошли в сторону своих частей. Эльдакрцы направились к холму.
К Мойдарту приблизился генерал Конин, в окровавленном мундире которого зияло три дырки.
— Ран нет, — сказал он, распахивая мундир. — Нет ран!