Оседлавший Бурю
Шрифт:
— Нет, милорд. Я боюсь его. И вас тоже.
— Почему тогда вы продолжаете раздражать меня?
— Я думал, вы хотите услышать правду.
— Значит, у вас есть доказательство того, что у Мойдарта есть душа?
— Нет, милорд.
— О какой же правде вы говорите?
— О его ранах. Много лет назад он получил рану в живот, она так и не закрылась. Он сильно обгорел, вытаскивая сына из огня, и ожоги тоже не зажили. У этого нет никакой причины, я лечил его всеми лекарствами, от которых любой другой давно бы поправился. Его раны не заживают, потому что он сам этого не хочет. Мойдарт наказывает сам себя. Человек без души не стал бы себя так мучить.
— Вы не думали, что это наказание послал ему Исток за грехи?
— Нет, милорд. Мне кажется, если бы Исток наказывал так каждого преступника, я бы научился узнавать симптомы. В мире достаточно злодеев, но большинство из них процветает.
— Вы, случайно, не намекаете, что я — один из них?
— Нет, милорд, я никогда не слышал, чтобы вас называли злодеем. Вы просто могущественны.
— А Мойдарта называют злодеем?
— Да, милорд.
— И вы упорствуете в том, что он ваш друг. Друзей нужно выбирать с осторожностью. Вам, очевидно, ее не хватило. Полагаю, Мойдарт тоже испытывает к вам какое-то расположение. Поэтому завтра вас повесят. — Пинанс обернулся к солдату, привезшему Рамуса в замок. — Отыщите для него камеру помрачнее. Там, — он снова обратился к аптекарю, — никто не помешает вам думать о дружбе и злодеях.
Пинансу не удавалось уснуть. Такое с ним случалось нечасто. Обычно он клал голову на подушку, мгновенно забывался и просыпался в бодром расположении духа. Однако этой ночью его стали преследовать кошмары. Сначала какое-то чудовище тянуло его за пятку в озеро. Пинанс проснулся в холодном поту и с судорогой в левой ноге. Потом он бежал по лесу, и за ним гналось что-то, на что он даже боялся обернуться. И снова проснулся.
Возможно, решил он, наливая себе вина, Искупитель был прав, и не стоило оставаться в замке. Видимо, враждебные заклинания как-то повлияли на сон.
Третий кошмар превзошел предыдущие. Кто-то легонько постучал по лбу, и, когда Пинанс открыл глаза, рядом сидел Мойдарт.
Перед глазами что-то мелькнуло, и он понял, что это лезвие кинжала. Пинанс закрыл глаза в поисках спасительного сна. Острие кинжала коснулось щеки.
— Уходи, — сонно пробормотал Пинанс.
Острие вонзилось в щеку. Боль была слишком реальной, Пинанс вздрогнул, отчего поранился еще сильнее.
— Вот так, — сказал Мойдарт. — Теперь вы проснулись, кузен Пинанс?
Кинжал скользнул вдоль лица, и острие уперлось в горло.
— Но как?..
— Я никуда не уходил. Отступило лишь мое небольшое войско, а я остался в замке с несколькими верными людьми. О, вы не знаете, что такое настоящий Эльдакр! Мои предки позаботились о том, чтобы в потайных ходах не было недостатка. Некоторые, правда, слегка узковаты и не слишком удобны.
— Почему вы не убили меня во сне?
— Нельзя так просто убивать знатного человека, кузен Пинанс. Смерть должна соответствовать положению. Бабушка рассказывала, что дух человека, умершего во сне, так и будет бродить неприкаянным, не зная, что он уже умер. Заблудшие души. Я бы не хотел, чтобы ваша душа заблудилась. У вас в отличие от меня, полагаю, есть душа?
— Вы слышали мой разговор с аптекарем?
— Да. Забавный человечек, не находите? Я немало удивился, когда узнал, что он мой друг. Должен признать, это меня даже тронуло. Видимо, с возрастом я становлюсь сентиментальным. Вы же — становитесь глупцом. Ну повесите вы его, и к кому побежите после очередной шлюхи?
— Проклятие, убейте меня, и покончим с этим!
— Тише, кузен Пинанс. Дайте мне насладиться моментом. Скажите, неужели вы действительно хотите изрезать мою картину?
— Не моргнув глазом.
— Вам ведь она так нравилась? Вы хвастались ею всем друзьям. Подумать только, первый, кто купил картину неизвестного художника! Кто открыл его гений!
— Да, — признался Пинанс, пытаясь выиграть время. Лезвие кинжала все крепче прижималось к его горлу, не давая шанса вырваться. — Да, она мне нравилась. Я часто любовался ей, гадая, кто мог написать такое. И не понимаю, как художником мог оказаться человек, погрязший во зле.
— Загадочно, не правда ли? — согласился Мойдарт. — Ну что ж, я был рад побеседовать. У меня еще много дел.
— Нет! — в отчаянии вскрикнул Пинанс.
Лезвие полоснуло по горлу, кровь хлынула на подушку. Пинанс попытался вскочить, ударить противника, но силы оставили его.
Незадолго до рассвета армия Мойдарта тихо, без фанфар, вернулась в город и, не пытаясь напасть на врага, остановилась к югу от замка и начала натягивать палатки невдалеке от лагеря захватчиков.
К ним подошло несколько солдат Пинанса и замерло в полном недоумении.
— Что, война закончилась? — крикнул один из них.
— Наверно, да, — раздалось в ответ.
Никто не поднял мушкет и не начал драки. Когда солдат собралось слишком много, появился капитан и спросил:
— Что тут происходит?
— Эльдакрцы вернулись, сир. Война закончилась. Офицер, озадаченный не меньше солдат, подошел к Галлиоту Приграничнику, руководившему натягиванием палаток.
— Сир! Что происходит?
— Мне приказали разбить здесь лагерь. У вас какие-то проблемы?
— Проблемы? — рассмеялся офицер. — Мне внушили, что мы идем сражаться с врагом. И этим врагом должны быть вы. Но вы здесь, как ни в чем не бывало! Я был бы не прочь узнать, что происходит.
— Прекрасно вас понимаю, — согласился Галлиот. — Армии всегда все сообщают в последний момент.
— Да, к сожалению.
— Я слышал, что скоро Мойдарт выступит перед войсками, — добавил Галлиот.
— Мойдарт? Они с Пинансом заключили мир?
— Я знаю не больше вашего, капитан, — ответил Галлиот, разведя руками. — А теперь, извините, мне надо убедиться, что никто не остался без крыши над головой и завтрака.
— Конечно. Если вы узнаете что-нибудь, прошу, сообщите мне.
— Разумеется, — пообещал Галлиот.