Осень без инжира
Шрифт:
Зияд-киши мигом сообразил, что Курсак вроде за него.
– Так я что? Я разве против?
– обрадованно зачастил он.
– Я только про инжир. А так берите - словечка не молвлю!
Председатель отступил на два шага, носком сапога сделал на земле метку.
– Клади сюда камень, Казым! Вот сюда! А ты все-таки чудной, Зияд! Ей-богу, чудной. Такие дела, все кругом вверх тормашками, а ты инжир!.. Интеллигент, ей-богу!
Зияд-киши насторожился, можно даже сказать, струсил.
– Это что за словечко такое? Не выговоришь... Умеют же люди слова придумывать!..
– Умеют, - согласился Курсак.
– Слово новое, а
Нехотя вскарабкавшись вверх по склону, Казым глянул на метку, оставленную сапогом председателя.
– Почему ж это здесь?
– спросил он. Отказаться от инжира ему было не просто: мысленно он давно уже отобрал дерево у Зияда-киши, уже набил живот его крупными, спелыми плодами.
– Тут межа пойдет, - сказал председатель.
– Инжир у него остается.
– Тогда меньше получается...
"Сука!" - мысленно обругал Казыма Зияд-киши и сказал:
– Слушай, Курсак, что, если я его по башке трахну? Посадишь?
– Посажу!
– А почему?
– Потому что в данный момент он - не просто башка, а государственная голова. Цена другая. Ясно?
– Ясно...
– Вот так. Клади камень, башка!
Казым взял большой голыш, положил, где указал председатель, и все, слава богу, обошлось, ни ссоры, ни кровопролития; напились у Зияда-киши чаю, перекусили и отправились восвояси в самом лучшем расположении духа... Земля по ту сторону от камня отошла колхозу, а Казыма с тех пор прозвали "Башка". Такие дела... Слава тебе, всевышний, за великое милосердие твое!
Аруз хоть и улеглась, а сердце не на месте: уж больно старик тяжело вздыхает.
– Ну, чего ты?
– наконец спросила она.
– Чего раз-вздыхался?
– а?
– Чего, говорю, вздыхаешь?
– Так... Сна нет.
– А нет, так и валяться нечего. Светает уже, еще чуть - и солнышко взойдет.
– Нет, жена, рано...
– Нога не мозжит?
– Нет.
– Чего ж тогда? Неужто по дереву убиваешься?
– Нет, тебя оплакиваю!
Аруз обрадовалась, но промолчала. Обрадовалась, потому что добрый это знак - когда старик шутит, и промолчала потому, что доспать ему надо, вздремнуть, пока не рассвело, а то днем ляжет, а после дневного сна он как больной ходит.
Она стала ждать, пока муж задремлет, а тем временем потихоньку начало светать, Аруз принесла дров, растопила печку, чай вскипятила, пошла готовить еду, сготовила, а когда вернулась в комнату, увидела, что Зияд крепко спит.
Присев у печурки, Аруз начала придумывать, как бы ей поднять мужа, потому что хуже нет - вот так валяться в постели: проспит до полудня, ночью без сна измается, а если ночью сна нет, чего только в голову не лезет... Сначала Аруз решила разбудить старика и послать его к одной из дочерей. Сына бог не дал, зато дочерьми не обидел: девять дочек, и все тут, в своей деревне пристроены. Зияд-киши далеко дочерей не отдавал, и правильно, что не отдавал, теперь у них, почитай, на каждой улице родня, есть кого навестить, есть к кому в гости наведаться. А чтоб не с пустыми руками ходить, об этом Аруз заботилась. Гранатов привезут из долины - гранатов купит, а яблок да груш у нее и своих до весны хватало; соберется старик внуков проведать гостинчик припасен. Сундук и сейчас не пустовал, и гранаты, и яблоки, и виноград уцелел, и лимончики. С этим-то все в порядке, другое ее заботило. Уж больно сильный ночью мороз был, поди, обледенело все, как он тронется по такой-то дороге? Вот если подгадать, чтоб недалеко, да ведь надо еще, чтоб в доме том давно не был. Старик по очереди навещал дочерей, считая это святым своим долгом. У Зияда-киши и в мыслях не было наставлять, читать нравоучения; посидит с зятем, выпьет стаканчик чайку, внуков приласкает; но с его появлением в доме кончались ссоры, мелкие и не мелкие, легче казались трудности.
Младшая дочь жила совсем рядом, да и сходить к ней пора: не больно, вроде, жизнь ладится - женщины у источника давно уж шептались об этом, но, как назло, их младшенькая жила в самом неподходящем месте, на горе; зимой ребятишки с утра до ночи оттуда не сходят - так раскатают - не дорога, а не поймешь что. Они и сейчас наверняка уж на горе - нечего туда и соваться... Аруз мысленно перебрала все дороги, ведущие к дочерям, и решила, что лучше уж ему не трогаться из дому: "Поскользнется, не приведи господи!" Однако она придумала, как поднять мужа с кровати: "Скажу, хингал готовить буду. Давай, дескать, иди за Казымом-Башкой, зови в гости! Враз поднимется! Его хлебом не корми, дай только с Казымом посудачить!.."
Довольная своей выдумкой, Аруз налила в миску воды, достала из сундука курут, положила отмокать и подошла к мужу. Подошла близко, а разговор завела издали.
– Меньшого-то у Казыма в Москву послали...
– Издалека завела старуха разговор, издалека.- Поздравил хоть человека?
Зияд-киши открыл глаза, но вроде еще ничего не понял.
– Ты про что?
– Да про Казымова меньшого... Говорят, в Москву послали на учение. Как вернется, райкомом будет.
– Хм...
– сказал Зияд-киши и снова закрыл глаза.
– Да будет тебе! Вставай... Я уже курут намочила. Хингал сготовлю. Сходи позови Казыма, посидите, потолкуете...
Зияд-киши открыл глаза.
– Хм!
– повторил он и сел.
– Я что, я мигом!.. Говоришь, в Москву?
– В Москву...
Зияд-киши встал, оделся. Жена полила ему теплой воды из кувшина.
– Что ж, если в Москву, так оно и выйдет... Кто в Москве учебу проходит, на низовую работу не ставят.
– У Башки, слава богу, все сыновья пристроены. Все в люди вышли, все при должностях.
– Да, - согласился Зияд-киши, - сыновья удались. А сам как ни тужился, шишка из него не вытужилась!
И снова Аруз порадовалась тому, что муж шутит. Насчет "аскала" она почти успокоилась, а вот дерево не шло у нее из головы, потому что знала она, что значит для старика это инжировое дерево.
Зияд-киши сел было пить чай, некоторое время молча глядел на еду, но, так до нее и не дотронувшись, накинул на плечи пиджак.
– Пойду взгляну!
Но на дерево Зияд-киши глядел недолго, сил не было на него глядеть.
2
Как всегда, весной первыми распустились ивы. Потом зазеленели миндаль, алыча, слива - одно за другим деревья покрывались листвой. Подошло время, и шелковицы выпустили на божий свет свои ворсистые, шероховатые листики, но инжировое дерево так и не распустилось... Зияд-киши хотел было спилить половину, - рука не поднялась. Тогда он решил - под корень! И пень выкорчевать: с глаз долой - из сердца вон!
– но и этого не смог сделать. В эту весну у него не было ни сил, ни желания чем-нибудь заниматься...