Осень на краю

Арсеньева Елена

Человек стоит за окном и жадно ловит взглядом промельк пусть сомнительного, но такого мирного уюта. Как бы ему хотелось сейчас забыть об осторожности, перебежать через дорогу и войти во двор дома номер два по Варварке, подняться во второй этаж, постучать

в квартиру номер два, присесть к столу, выпить пустого чаю, может быть, всего лишь морковного, без сахару, с жалким, остистым ломтиком черного хлеба…

Человек ощупывает краюху, спрятанную во внутреннем кармане его пальто. Краюху дала ему мать… Неизвестно, на сколько дней придется ее тянуть, но сейчас он готов отдать весь свой хлеб за возможность посидеть рядом с этими людьми там, в их комнате, в их тепле и уюте, при их свече… Он сидел бы долго-долго. Он задавал бы вопрос за вопросом, он тянул бы время. Может быть, ему предложили бы провести ночь под их кровом.

Может быть. Только он не согласился бы. О нет, конечно, он не войдет в этот дом. Зачем навлекать беду на дорогих ему людей? Надо проститься с ними – тихо, торопливо, украдкой, так же, как он уже простился час назад со своими родственниками: с матерью, братом, его семьей.

О, какая тоска теснит сердце! Человек больше не смотрит в окно – все равно он ничего не видит из-за внезапно прихлынувших слез. Зачем он стоит здесь? Ему надо как можно скорей выбраться из города. Если он не успеет уйти до утра, за его жизнь нельзя будет дать и ломаного гроша. Ведь в городе идет настоящая охота на бывших полицейских,

бывших сотрудников охранки, бывших городовых. И бывший агент сыскного отделения Григорий Охтин – отличная добыча для охотников. Его травят, как дикого зверя, и то, что он еще жив, просто чудо!

Он изгой в родном городе. Само общение с ним смертельно опасно. Ему надо незаметно покинуть Энск, уйти на юг, в Самару или Казань, где большевикам пока не удалось добраться до власти. Там собираются армии для нападения на кровавую революционную толпу. Белые против красных!

Старое против нового…

Охтин всем сердцем ощущает, что и он, и те люди, на которых он смотрит с такой любовью и тоской, – все они, увы, принадлежат к тому слою общества, который теперь исчерпывающе называется – «бывшие». Да, они – бывшие, они – прошлое, они – обломки старого мира… Что можно построить на обломках? Что можно построить из обломков?

Неведомо. Может быть, ничего.

Охтин опускает голову. Пора. Ему пора. Он ничего не видит в темноте, он слепнет от непрошеных слез, у него подгибаются ноги, он не знает толком, куда идти… Но надо идти!

Перед тем как тронуться в путь, Охтин поворачивает голову и смотрит на пламя костра, что горит под кремлевской стеной. Пляшут тени, в которых есть что-то дьявольское. Как ярко горит костер! Там тепло и свет!

Там – новое. Дурное, безрассудное, злое, кровавое, рычащее – новое! За ним – будущее.