Осень в Пекине (др.перевод)
Шрифт:
Аббат весь задрожал, и волосики у него на шее встали дыбом. Рукой он погладил себе низ живота.
— И подумать страшно… — прошептал он. — Ну что же, можно считать, что я вам все сказал. Ассоциация помощи отшельникам вышлет вам дополнительную партию консервов.
— Мне и так хватает, — сказал Клод.
— Вам их понадобится очень много. Посетителей у вас будет много. Здесь железную дорогу строить собираются.
— Черт!.. — воскликнул Клод Леон. Он был бледен, но, судя по всему, очень доволен. — Надеюсь, они будут часто навещать меня…
— Повторяю, мне об этом и подумать страшно, — сказал аббат Иоанчик. — А ведь я человек бывалый. Сеновал, навоз, чердак…
— Среди нас один дурак, — подхватил отшельник.
— Пойдемте
— Благодарю вас, — сказал Клод.
Пассаж
Конечно, Амадис Дюдю кошмарная личность, и это уже ни у кого сомнений не вызывает. Он всем отравляет существование, и именно поэтому мы, быть может, где-нибудь посередине от него избавимся, просто-напросто, потому что он коварен, высокомерен, дерзок и у него сплошные претензии. К тому же он гомосексуалист. Теперь уже задействованы почти все действующие лица, и это приведет к разнообразным по своему масштабу последствиям, и прежде всего к сооружению железной дороги — а задача эта очень непростая, ибо они забыли взять с собой щебенку — обстоятельство весьма существенное, поскольку щебенку раковинками маленьких желтых улиток не заменишь, чего, собственно говоря, никто и не предлагал. Пока что они будут класть дорогу на поперечные брусья, и она повиснет над землей; и уже потом под нее подложат доставленную с опозданием щебенку. Конечно, можно строить дорогу и так. Однако, когда я предобъявил в предыдущем пассаже, что речь пойдет и о камнях, я имел в виду совсем не эту злополучную историю со щебенкой. В этом моем тезисе было что-то отдаленно напоминающее грубую, совершенно неизощренную в интеллектуальном отношении символику: очевидно, что обстановка в пустыне начинает со временем угнетающе действовать на психику, в частности из-за этого странного, чернополосого солнца. В заключение хочу заметить, что в процессе повествования должен был появиться еще один второстепенный персонаж — Альфредо Жобес, человек, который точно знает, что такое уменьшенная модель самолета; но теперь уже слишком поздно. Что касается Крюка, то его кораблю суждено затонуть, и, когда он наконец доберется до Экзопотамии, все уже давно будет кончено. Так что я, быть может, еще скажу о нем два-три слова в следующем пассаже или даже этого делать не стану.
Часть вторая
Moderato cantabile
I
День выдался пасмурный, прохладный, но совершенно безветренный. Неутомимое солнце отбеливало, как обычно, острые кончики зеленой жесткой травы. Удрученные гепатроли раскрылись лишь наполовину; Жозеф Барридзоне опустил все шторы на окнах своего ресторана, над которым стояло легкое дрожащее марево. Перед входом в ожидании пассажиров застыло желтое с черными шашечками такси с поднятым флажком. Грузовики только что отбыли на поиски щебенки, оба инженера трудились у себя в комнатах, а рабочие стачивали при помощи напильников заусенцы с неровных углов стальных рельсов. Все кругом вибрировало от мелодичного поскрипывания новых напильников. Из окна своей комнаты Анжель наблюдал за тем, как Олива с Дидишем, держась за руки, вышли из гостиницы и пошли собирать ампочек в маленькую коричневую корзиночку. Рядом с ним на чертежной доске сохла тушь. В соседней комнате Анн делал расчет, а еще дальше Амадис диктовал Бирюзе письмо, в то время как внизу в баре эта сволочь Арлан сидел и выпивал перед тем, как снова вернуться на строительную площадку и опять начать орать на Моряка и Карло. Анжель слышал наверху шаги профессора Членоеда, превратившего чердак в образцовый медицинский пункт. Поскольку больных пока еще не было, он использовал операционный стол для изготовления своих самолетов. Анжель слышал, как он иногда подпрыгивал от радости, однако время от времени его громкие возгласы с сухим стуком падали на пол: это происходило тогда, когда он кричал на практиканта, а тот еще долго что-то гундосил в ответ.
Анжель снова склонился над чертежной доской. Нет, тут никаких сомнений быть не может, если придерживаться исходных данных Амадиса Дюдю. Он покачал головой, отложил рейсфедер, потянулся и усталым шагом направился к двери…
— Можно войти?
Это был голос Анжеля. Анн поднял голову и сказал:
— Да… Привет, старик.
— Здравствуй, — сказал Анжель. — Считаешь?
— Да, — кивнул Анн. — Почти закончил.
— Меня тут кое-что смущает…
— Что именно?
— Надо будет экспроприировать гостиницу у Барридзоне.
— Неужели? — удивился Анн. — Ты уверен?
— Да, — сказал Анжель. — Два раза проверял.
Анн посмотрел расчет и склонился над чертежом.
— Ты прав, — сказал он. — Железная дорога должна пройти точно по центру гостиницы.
— И что же теперь делать? — спросил Анжель. — Надо пустить ее в объезд.
— Амадис не согласится.
— Надо все же спросить у него.
— Пошли, — сказал Анн. Его массивное тело распрямилось и, отодвинув стул, он встал. — Неохота идти к нему, — сказал он.
— Да уж, — согласился Анжель.
Анн вышел в коридор. Анжель последовал за ним и закрыл за собой дверь. Подойдя к двери Амадиса, Анн услышал голоса и сухое стрекотание пишущей машинки. Он дважды постучал в дверь.
— Войдите! — крикнул Амадис.
Машинка стучать перестала, и Анн с Анжелем вошли в комнату. Анжель аккуратно закрыл за собой дверь.
— Что случилось? — спросил Амадис. — Не люблю, когда мне мешают работать.
— У вас тут явно ошибка какая-то, — сказал Анн. — Если придерживаться ваших данных, то дорога должна пройти прямо через гостиницу.
— Какую гостиницу?
— Эту, где мы сейчас находимся. Гостиницу Барридзоне.
— Ну и что? — сказал Амадис. — Какое это имеет значение? Надо будет ее экспроприировать.
— А в объезд нельзя?
— Вы в своем уме? — воскликнул Амадис. — И потом, с какой стати Барридзоне строит свою гостиницу где попало, не поинтересовавшись даже, мешает она кому-нибудь или нет?
— Так не мешала же, — заметил Анжель.
— Вот именно, что помешала! Сами ведь говорите, — сказал Амадис. — Господа, мы платим вам деньги за расчеты и чертежи. Вы уже все закончили?
— Заканчиваем, — сказал Анн.
— В таком случае заканчивайте, если вы еще не все сделали. Я поставлю вопрос о гостинице перед расширенным административным Советом, но я убежден, что траектория трассы выбрана правильно. Продолжим, мадемуазель, — обратился он к Бирюзе.
Анжель посмотрел на Бирюзу. В тусклом свете, пробивавшемся сквозь опущенные шторы, казалось, что у нее очень правильные черты лица с очень нежным выражением, однако глаза были усталыми. Она улыбнулась Анну. Молодые люди вышли в коридор.
— Ну что? — спросил Анжель.
— Будем работать дальше. — Анн пожал плечами: — И вообще, какое нам дело?
— Никакого… — пробормотал Анжель.
Ему хотелось вернуться в кабинет, убить Амадиса и поцеловать Бирюзу. От деревянного некрашеного пола пахло мылом, а щели между досками были доверху забиты желтым песком. Перед окном в самом конце коридора слабый сквознячок раскачивал тяжелую ветвь гепатроля. И вновь, как и в тот вечер, когда они шли с Медью к отшельнику, Анжелю вдруг показалось, что он пробуждается от тяжелого сна.
— Надоело все это, — сказал он. — Пойдем пройдемся.
— Зачем это?
— Потом досчитаешь. Подышим воздухом.
— Ведь все равно придется доделывать, — сказал Анн.
— Потом доделаем.
— Я ужасно вымотался, — сказал Анн.
— Тут уж ты сам виноват.
Анн понял намек и улыбнулся.
— Виноват-то виноват, — сказал он. — Но не я один: мы ведь вдвоем этим занимаемся.
— Нечего было ее сюда тащить, — сказал Анжель.
— Да, тогда бы я не ходил все время такой сонный.