Осенние дали

Авдеев Виктор Федорович

Ожидать долго «Скорую помощь» не пришлось. За рулем Семен сидел с красными заспанными глазами, но бодрый, готовый ехать хоть в дальний рейс. Ржанов занял место рядом с ним, друг — в кузове, и «рафик» выехал из ворот.

Верхушки деревьев золотились от лунного света, улицы лежали тихие, и приземистые тени от заснувших домов казались огромными навесными замками. Окна горели только в дежурке райкома и в милиции.

Ржанов не столько всматривался в подворотни, выискивая пропавшего Конкина, сколько думал о своем. С одной стороны, он чувствовал громадное облегчение, с другой — испытывал неловкость человека, грубо попавшего впросак. Как он мог так ошибиться с Серафимой… Симой? Когда у них начался разлад? Почему он вдруг стал ревновать ее к Владлену?

Надо все восстановить по порядку. Итак, он заметил испытующие взгляды Симы, замкнутость. На его поцелуи за обеденным столом она отвечала небрежно. Когда? Э, да разве в семейных отношениях можно установить какие-то даты? Ведь он и сам раньше не обращал на это внимания. Все же когда? Он не купил Симе нейлоновую кофточку с гипюром? Нет, нет, это не могло быть причиной. Симка умная. Ага. Месяца два тому назад ночью в постели она сказала: «Ты все меньше и меньше со мной разговариваешь, делишься своими делами. Тебе только ласки и спать. Может, скоро будешь принимать… как пациентку? А я красивая женщина и хочу внимания. Многие были бы польщены моим расположением». Вот-вот. Отсюда начался холодок. День тот у него был тяжелый, он сделал две сложные операции, сильно хотел спать, поцеловал ее руку и что-то пробормотал. Капризы! Обычные бабьи капризы. «Красивая женщина»! И некрасивые избалованы не меньше, потому что когда мужчины ухаживают, то потакают всяческим прихотям, и девушка, став женой, никогда этого не забывает, требует такого же внимания. Но Сима не только красивая женщина, она еще и супруга, мать, хозяйка! Пора уже понять свое новое положение, обязанности! Когда птицы вьют гнездо, они тоже всецело заняты лишь друг дружкой, но как только у них вывелись птенцы, так бросают петь и сутра до ночи таскают им корм. Закон природы. Где ему, Алексею Ивановичу, взять время для нежностей? Больница на руках, врачебная практика. А общественная работа? Он член райсовета. Да и просто смешно в сорок лет щебетать возле жены с видом юнца. Пойди вот втолкуй это бабам. «Охладел, — таков их ответ. — Чего-то другого ищет».

И Сима, видимо, решила, что у нее руки развязаны, стала искать внимания на стороне. Алексей Иванович возмутился. Сам не заметил, как и в его отношениях появилась сдержанность. Мало того, что ворочаешь, будто комбайн, еще терпи пренебрежение в доме? Серафима, конечно, прекрасно почувствовала отчуждение мужа, но не захотела сделать первой шаг к выяснению отношений. Даже спать однажды убежала к детям на диван. «Жарко вдвоем!» Пришлось идти мириться. «Не дури, Симка. Выдумала!» Ну и наконец Владлен Сергеевич! «Друг»!

Кто знал, что покровительствовала начинающему эскулапу, была поверенной в сердечных делах! А может, и увлеклась чуточку? Кто из нас втихомолку не мечтает возвратить молодость, весенние чувства? Не было ли у них все-таки чего-нибудь? Э, едва ли, едва ли! Владлен слюнтяй, сторонится медсестер, наверно, но макушку врезался в свою невесту: днем с открытыми глазами видит ее рядом. А Симка-то? Стареет? В свахи записалась, сводит молодежь. Во всяком случае, он, Алексей Иванович, виноват перед ней. Вероятно, огрубел с годами, недаром говорят, что врачи и военные самые большие циники — смотрят смерти в глаза. Что за комиссия, создатель, быть мужем собственной жены! Была девушкой — ухаживал, стала матроной — тоже? Оказывается, внимательным надо быть не только в первый год супружеской жизни, но и десять лет спустя. Всегда держаться начеку. А то ходишь дома небритый, иногда в нижнем белье, срываешь на семействе дурное настроение…

— Темно в квартире, — раздался над самым ухом Ржанова голос шофера. — Заходить будете?

Он совсем не заметил, что мотор был выключен и машина стояла возле одноэтажного домика с полуоторванной ставней, где жил отставной майор Конкин. Окна в его комнате были темны.

— Чего же заходить? Только беспокоить соседей. И так видно, что Конкина нет дома.

— И у базара были, — подал голос Акульшин. — Пивной ларек, конечно, закрыт, и никого. Где же еще искать?

— Задал задачу, — сердито

пробормотал Ржанов. — Надо было с Конкина в больнице белье снять. Небось не убежал бы голым.

Лаяла собака в конце улицы, явственно пахло свежестью реки: за садом, невидимый отсюда, бежал Сейм. Ночью городок казался величавым. Высокие тополя будто сторожили его покой.

Вновь зафырчал мотор, «рафик» мягко тронулся с места.

— Куда? — спросил Ржанов шофера.

— К Виринейке.

Доктор молча с ним согласился.

— Кто эта Виринейка? — тихо спросил его Акульшин.

— Продавщица бакалейного. Говорят, у нее в любое время ночи можно достать за трешку бутылку.

Автомашина неслась по сонной, гудевшей под колесами улице на другую окраину городка, к полю.

И опять Ржанов не замечал домов, улиц, всецело погруженный в думы.

Слишком часто человек бывает безрассуден. Ведь как в молодости он добивался Симиной любви! Любит ее и сейчас. А готов был оскорбить последними словами, развестись. Ну как можно так распускать себя? Нет того, чтобы сперва поговорить, разобраться. До чего непрочны людские связи! Разве не шатка и дружба? Доброжелательность? Сколько он покровительствовал «нашему Владлену»! Молодой коллега, ученик, — и собирался обрезать все с маху! Кстати, теперь Владлену можно поручать сложные операции: хирург из него получится. Пусть перевозит сюда невесту. Вообще у них в больнице сложился неплохой коллектив врачей. Хорошо, что Сливковский и выйдя на пенсию работает. Терапевт отличнейший. Во всех трудных случаях поставить диагноз просят его…

И незаметно для себя Ржанов переключился на служебные дела, интересы.

Час спустя «рафик» остановился на больничном дворе перед деревянным флигелем неврологического отделения. Санитар и сиделка вытащили из машины заснувшего Конкина. Нижняя рубаха и кальсоны майора были в репьях: спал в траве недалеко от Виринейкиного домика.

— Теперь уж догола разденем, — сердито говорил санитар.

— Едва ли в этом есть нужда, — сказал Ржанов. — Сам не проснется.

Вместе с Акульшиным они медленно пересекли клумбу и, не сговариваясь, сели на скамеечку. Обоим хотелось немного отдохнуть после суматошного рысканья по уснувшему городу, возни с пьяным майором.

— Четверть второго? — сказал Акульшин, посмотрев на светящийся циферблат своих часов, и легонько зевнул. — Скоро начнет светать.

— Да. Фактически уже понедельник. Вот и кончился мой выходной. В этот раз повезло, всего одна операция. Бывает и три. Или вызовут куда-нибудь, а то райком нагрузит, прораб явится, небольшое строительство мы тут затеяли… Посплю немного — и в больницу. Жалко, пульку не удалось кончить.

Высоко над садом стояла полная, яркая луна. Цветы на клумбе дремали, осыпанные предутренней росой. Накрытые тьмой, они потеряли свой цвет, и георгины трудно было отличить от табака.

— Что день грядущий мне готовит? — продекламировал Акульшин. — Поэты всегда воспевают утро, как начало новой жизни. А что фактически происходит? Мы еще на сутки приближаемся к смерти — и только.

— Ты все изрекаешь вечные истины, — опять тихонько засмеялся Ржанов. — «Жизнь — это отмирание. Техника разрушает природу. Наша Земля — крошка во Вселенной». Когда-то великими мастерами так философствовать были гимназисты. А видишь нашу спутницу Луну? Что бы там ни было, а нога землян уже ступила на нее, и, конечно, наши потомки разгадают еще тысячи тайн, которые нам кажутся непреодолимыми.

Спать Ржанову не хотелось. Он ни на минуту не забывал о жене, о том, что попал впросак. Понимал, что ему надо будет заслужить прощение Симы, больше уделять внимания и ей и детям. Но от сознания того, что придется объясняться — а этого не избежать, потому что Симка все прекрасно понимает и легко его не простит, — Ржанову не становилось огорчительно, наоборот, он чувствовал себя освобожденным от чего-то крайне тягостного и был полон энергии. Ему не терпелось начать диалог с женой. О, Сима поманежит его как следует, она такая!