Осенние дали
Шрифт:
— Дочка в садике? — спросила буфетчица.
— На пятидневке, — ответила из-за сосновой переборки Забавина. Женщина скрипела там дверцей шифоньера, шуршала одеждой.
Вскоре она показалась в зеленом нарядном плаще; черные тяжелые волосы ее покрывала короткая шерстяная косынка с болтавшимся над шеей хвостиком.
— Быстро я?
— Как в иллюзионе, — улыбнулся Молостов. — Переодевание на ходу. Видел я в Дрездене такой театр.
На улице он взял обеих женщин под руки. Вечер стоял по-весеннему сырой, ветерок слабо раскачивал ветви тополей вдоль узкого, заросшего травкой тротуара. Только позавчера лопнули почки, и липкая мелкая листва походила на цыплячьи клювики, совсем не шелестела. За каменными, деревянными домами у леса слышался частый, напористый стук, словно там билось чье-то большое сердце: это работал движок электростанции. На главной, мощенной булыжником улице городка молочными огоньками горели редкие фонари. И Молостов, и обе женщины находились в том веселом настроении, которое охватывает молодых, здоровых людей, получивших внезапную возможность часок отдохнуть, встряхнуться после будничной работы.
Буфетчица спросила подругу, видимо находясь под впечатлением ее квартиры:
— Где твой суженый?
— А мне шибко надо? — не сразу, холодно ответила Забавина. — Вербовался куда-то в Магадан.
— Алименты на Маечку высылает?
— Попробовал бы не высылать!
Слова эти официантка произнесла почти сквозь зубы, упрямо вскинула подбородок. Буфетчица почему-то лукаво стрельнула глазами на Молостова.
— А у вас, Павел Антоныч, нигде лялька не растет?
Забавина посмотрела на него с веселым любопытством и очень внимательно: мол, кайтесь в грехах. Он, рисуясь, несколько картинно взялся за нагрудный карман.
— Могу паспорт показать: никаких отметок загса. Как это в стихотворении Есенина? «Без жены, без друга, без причал…» Специально про меня написано.
— Этакие речи мы часто слышим, — смеясь, сказала буфетчица. — Мужчины как приезжают в другой город, завсегда холостые. Познакомится и начинает: «Никак не найду подругу, чтобы отвечала интересам». А наша сестра-дура и развесит губы. Допустит до себя, глянь, с прежнего места работы лист приходит: оказывается, у миленка уже была «ошибка» в жизни, и с него алименты дерут. Недавно одного судили, читала в газете: восемь жен выявилось. Он по командировкам часто шастал, так, чтоб не платить в гостиницах, завел в каждом городе «семейную точку». Вот какие из вас случаются холостяки.
— Где уж мне за такими гнаться, — усмехнулся Молостов. — И захотел бы, так не успел. Служил в оккупационных войсках. Совсем недавно из Восточной Германии.
— Не в Германии ж вы родились? Небось старая любовь тут, в России, осталась. Да, поди, и в армии была? Такой интересный мужчина… — Буфетчица лукаво погрозила ему пальцем.
— Кто из нас не влюблялся? — по-прежнему шутливо, в тон всему разговору ответил Молостов. — Была и у меня зазноба сердца, как говорят у нас на Дону. Между прочим, Настя, тезка ваша. Саперное училище я тогда кончал на Урале. Да не так все кончилось, как я бы хотел… Много с той поры воды утекло. Много… — Он вдруг замолчал, по лицу пробежала неуловимая тень. — А вон и кино. Смотрите: народа нет. Опоздали? Везет мне сегодня!
Женщины поняли, что Молостов хочет переменить тему, и больше не расспрашивали его. Клавдия Забавина вообще не поддерживала начатый подругой разговор, однако не пропустила ни одного слова из рассказа техника.
В кинотеатр они действительно опоздали: сеанс начался, шел журнал. Молостов взял билеты, потом они, пригнувшись, отыскивали в темноте свои места и под шиканье недовольных зрителей пробирались на скрипучие деревянные кресла.
Почему-то Молостов не мог сразу сосредоточиться на фильме. Вот уже месяц, как он жил в Чаше, а ощущение было такое, словно еще и на работу не определился. Мешала неустроенность с квартирой? Или томило что-то другое? Обитал Молостов по-прежнему в трехкоечном номере Дома колхозника с заезжими бригадирами, животноводами, механизаторами. Готовиться к зачетной сессии в институте приходилось урывками, по ночам. Райисполком обещал комнату, да все тянул и тянул. Заместитель председателя Баздырева заверила его: «Насчет квартиры, Павел Антоныч, не беспокойся. Кому ж и давать, как не демобилизованным офицерам? Клянусь — устроим».
С Клавдией Забавиной Молостов встретился на другой день после приезда: пришел в ресторан обедать и увидел. С тех пор стоило Молостову занять облюбованный столик у окна, как появлялась Забавина и, держа в крепких, полных руках блокнот, желтый облупленный карандаш, спрашивала весело, кокетливо, как бы обещая что-то особенное: «Чем прикажете кормить? Советую отбивную. Пиво нынче из Моданска привезли, буфетчица только бочку открыла». И всегда приносила обильную, хорошо прожаренную порцию, видимо приготовленную особо.
В районном городке новому приезжему, не ожидая его просьб, охотно рассказывают всю подноготную о жителях. Молостов узнал, что Забавина второй год как разошлась с мужем — директором бани. Сама раньше заведовала торговой палаткой. Прошлой осенью у нее якобы обнаружили растрату, но, когда пришла ревизия, деньги оказались в кассе: мол, шепнули вовремя и она сумела погасить недостачу. Судебное дело возбуждать не стали, однако от работы отстранили. Пришлось перейти в столовую, официанткой. Что она за человек? Какими интересами живет? О чем думает, мечтает? Тон с Забавиной Молостов опять взял такой же, как в машине, — тон легкого и настойчивого ухаживания. Узнала и она, что он техник, холостяк, что заочно учится в институте. «Высоко хотите взлететь, — сказала Забавина, улыбаясь и покачивая головой. — Небось тогда и здороваться перестанете?» — и усиленно продолжала оказывать ему знаки расположения. В Чаше Молостов вообще «принял на учет» всех районных невест и внимательно к ним приглядывался.
Трещал за спиной аппарат, пучок мертвенно-голубого света из квадратного окошка обливал экран, и на нем мелькали тени человеческих страстей. Справа в полутьме Молостов видел гордо приподнятое лицо Забавиной, блестевшие глаза, которые, казалось, всякий раз чувствовали его взгляд и неизменно обращались к нему. Своим коленом он как бы нечаянно коснулся ее полной коленки: она не отодвинулась.
По окончании сеанса Молостов и Забавина довели буфетчицу до калитки дома: она жила близ кинотеатра. Немного постояли у крыльца, побалагурили. Светила полная луна, внятно пахло лопнувшими почками, клейкими листиками, сонно лаяла собака в соседнем дворе — словно дежурила по околотку. Потом техник пошел провожать Забавину: он теперь уже знал дорожку к ее квартире.
IV
Четыре дня спустя, подавая Молостову в ресторане обед, Забавина лукаво шепнула:
— С вас причитается.
— За что? — спросил Молостов, густо намазывая на черный хлеб горчицу.
— Заказ ваш выполнен.
— Бросьте?! Достали спортивные часы? Покажите.
— Здесь? С ума сошли, Павлик! Знаете, каких трудов мне это стоило? Одна пара всего на складе базы и осталась. Заходите после работы на квартиру, там получите.
И когда опустились сумерки, Молостов постучал в дверь знакомого домика с тремя окошками и кустом набухшей черемухи в палисаднике. Здесь его уже, видимо, ждали. Комната блистала чистотой: русская печь была аккуратно побелена, на свежей розовой скатерти в стеклянной банке лиловел букетик хохлаток, пышно взбитые подушки на кровати украшала новенькая кружевная накидка. Забавина, тщательно причесанная, нарядно одетая, встретила его кокетливой улыбкой. От нее так и несло здоровьем, самодовольством зрелой, цветущей красоты.
— Вот и я, — сказал Молостов, переступив порог и сняв фуражку. — За покупкой.
— В этом доме гостям завсегда рады.
— Признаюсь вам: шел я сюда и грешным делом подумал: «Не разыграла ли меня Клавочка?» Больно уж быстро все обернулось: не успел сказать — и часы тут как тут. Да еще последние на складе. Как вам удалось их достать?
— Сумела, — ответила она уклончиво, с легким торжеством.
— Настоящая вы кудесница. Сколько я вам должен?
— Одними деньгами мечтаете расплатиться?