Осенние сказки

Чинючина Алина

Место для ночлега выбирал Юхан. Дайран лениво вглядывался в вечернее небо, на котором закат алыми полосами вычертил немыслимые узоры, отмахивался от комаров и думал, что вот сейчас запалят они костерок, чаю вскипятят… Что может быть лучше после целого дня глотания пыли? Девушка, по обыкновению, сидела молча и почти неподвижно.

Они остановились у родника, бьющего из ямки под корнями огромной сосны. Дайран распряг и стреножил лошадей, и, пока Юхан хлопотал, устраивая кострище, собрался за дровами. За пленницей нужды следить не было – куда она в кандалах денется? Между

тем, сушняка, пригодного для костра на всю ночь, попадалось маловато, и Дайран отошел от стоянки уже достаточно далеко. Разрубая толстый ствол поваленной ветром сосны, он остановился передохнуть, утер лицо, отгоняя назойливых комаров, и вдруг послышался ему крик от стоянки – слабый, женский.

Дайран мотнул головой, отгоняя сомнения, но крик повторился, и капитан, схватив в дополнение к топору суковатую дубину, со всех ног кинулся назад. За секунды бега ему пришло в голову все, начиная от «напали разбойники» и заканчивая «девчонку зашибло чем-то». Готовый отбиваться хоть от взвода колдунов разом, Дайран вылетел на полянку…

Но все оказалось намного проще. По земле катался пыльный клубок, в котором без труда можно было распознать пленницу и Юхана. Монах навалился на девушку, задирая ей подол, разрывая одежду; цепь кандалов уже оказалась притянутой к колесу кареты. Девчонка отчаянно вырывалась, но уже не кричала. Гибкая и, видимо, сильная, она не давалась, и, если б не скованные руки, вряд ли Юхану удалось бы ее одолеть…

В два прыжка Дайран подскочил к ним, изо всех сил отодрал монаха от пленницы и, приподняв в воздух, отвесив хорошую затрещину, отшвырнул. Тот, однако, вскочил сразу же и завопил недоуменно:

Да ты что, капитан? С ума спятил?

Ты сам спятил! – заорал Дайран в ответ. – Это называется «доставить к месту», да?

Да ты… - Юхан рассмеялся, утирая потное лицо. – Убудет с нее, что ли? Никто и не узнает, капитан. А если тебе первому охота, так сказал бы, мне не жалко… начинай…

Пошел вон, - с отвращением проговорил Дайран, поднимая дубину.

Капитан… – Юхан медленно приближался, и глаза его светились недобрым светом. – Не дури. А то я ведь и написать про тебя могу… кое-что.

Испугал…

И пойдешь ты не в родимую столицу, а обратно… щи сапогом хлебать… оно тебе надо? – Юхан осторожно подходил к нему…

Пошел вон, - повторил Дайран.

В этот момент монах прыгнул… и через мгновение отлетел назад, кувыркнувшись через голову, зарылся лицом в траву. Дернулся несколько раз – и затих. Навалилась тишина.

Дайран несколько секунд тупо смотрел на него. Подошел, тронул носком сапога.

Вставай, что ли… эй, слышь…

Наклонился, тронул за плечо, перевернул. С воскового лица на него смотрели широко раскрытые глаза, в которых не было жизни.

Черт, - потерянно прошептал Дайран. – Я не хотел… Не рассчитал…

Солнце медленно садилось, и в его неярком свете все казалось нереальным… словно несколько минут назад здесь была – правда, а теперь вот - сон. Дайран помотал головой и опустился рядом.

Черт… - еще раз пробормотал он.

Сзади донесся шорох и негромкий голос:

Господин офицер… вы последуете

его примеру или я уже могу встать?

Девушка пыталась подняться, но не могла распутать замотанную вокруг колеса цепь, удерживающую ее руки над головой. Дайран медленно повернулся, пару секунд смотрел на нее – устало, она же – с вызовом и беспомощно. Потом подошел, распутал железные звенья, поднял пленницу на ноги, поставил…

Жива?

Она кивнула. Лицо ее было вымазано в грязи, но глаза, к удивлению Дайрана, оставались сухими. Он-то думал, что девчонку развезет едва ли не в хлам, но она не только не рыдала, захлебываясь, но и, кажется, не утратила способности соображать. Очень аккуратно отряхнула от пыли и сосновых иголок юбку, подошла, наклонилась над монахом, тронула его за руку.

Насмерть…

Откуда ты знаешь? – глупо спросил Дайран.

Знаю… Я видела… - Девушка отвернулась от него, посмотрела куда-то в небо. Губы ее едва заметно шевельнулись.

Несколько секунд они стояли молча. На Дайрана навалилось какое-то тупое оцепенение. Только ручеек так мирно журчал рядом, словно и не было ничего…

Но, хочешь не хочешь, пришлось двигаться. Хоронить погибшего; разводить костер; думать о том, что делать дальше. Дайран взял пленницу за плечи, развернул в сторону ручья.

Иди умойся… На чучело похожа.

Все так же спокойно и равнодушно она кивнула, отошла к скале, под которой ручеек образовывал небольшую впадину. В стремительно сгущающихся сумерках виден был только ее тонкий силуэт, странно неподвижный. Дайран возился с костром, не забывая в ту сторону поглядывать; потом не выдержал. Подошел. Девушка стояла на коленях, опустив руки в ледяную воду, по щекам ее ручьями бежали слезы, а плечи содрогались от сдавленных рыданий.

Ну вот… - пробормотал храбрый капитан Ойолла, не выносивший женских слез. – Ну что ты…

Как ее успокоить, он не знал. Да и стоило ли успокаивать? Дайран понимал, что с этими слезами прорвались, наконец, боль, ужас, отчаяние – все, что пленница старательно скрывала под маской безразличия… Гордость тоже не бесконечна. Ему, солдату, самому хотелось завыть от глупости и бессмысленности происшедшего, а тут еще с девчонкой возиться. Он тронул девушку за плечи:

Вставай… пойдем к костру. Не сиди в воде, холодно, простудишься…

Уже совсем стемнело, только на западе еще догорали облака. Дайран подвел пленницу к костру, усадил на поваленное бревно, порывшись в мешке, бросил ей свое полотенце, а сам занялся дровами. Спросил, не поворачивая головы:

Как тебя все-таки зовут?

И после паузы услышал:

Зови меня Регда…

Странное имя, - с ноткой удивления сказал Дайран.

Это не имя, - голос ее был вроде бы безразличным, но всхлипы еще прорывались.
– Скорее прозвище...

И что означает?

Девушка не ответила.

Как имя, Дайран допытываться не стал. Сразу ясно, что не скажет.

Не плачь, - попросил Дайран очень мягко. И вырвалось, словно само собой. – Слезами не поможешь…

Да я и не плачу уже, - отозвалась она, по-детски шмыгнув носом. – Так… просто… руки болят…