Осенние сказки

Чинючина Алина

Это ни к чему, госпожа, - так же ровно проговорил Илан. – Совершенно ни к чему.

Горькая обида всколыхнулась во мне.

Ты думаешь, что это я? Я велела Тейрану продать тебя? Думаешь, из-за того, что ты…

Да ничего я не думаю, - ответил он устало – так, словно ему было уже все равно. – Ничего.

Какое-то время мы молчали. Илан смотрел прямо перед собой, глаза его светились в темноте ровным, холодным светом. А я смотрела, смотрела на него… потому что завтра мне смотреть будет нельзя, завтра он снова будет слуга, а я – госпожа…

Ночные

бабочки кружились над нашими головами, в воздухе пахло цветами. И цикады звенели – как сумасшедшие, как будто это был последний день в жизни, и они решили выдать свою самую прекрасную песню.

Ты снова сбежишь? – спросила я.

Илан равнодушно пожал плечами:

Как получится. Думаю, да.

Очень откровенно и честно, - я фыркнула.

Он не ответил.

А если убьют за побег?

Илан чуть улыбнулся.

Может быть, так будет даже лучше.

Да, подумала я и не удивилась этой мысли. Может быть, для тебя это будет даже лучше, мальчик. Ты не приживешься в неволе.

Илан… - я повернулась к нему. – Сегодня последний вечер... Ответь мне – кто ты? Я никому не скажу…

Сын пастуха, - ответил он.
– Дружинник князя Эльрии.

Стало уже совсем темно.

Илан… - с удивившей меня саму робостью я коснулась его руки. – Скажи… ты все еще презираешь меня?

За что?

Ты думаешь, что я шлюха?

Грязное ругательство, казалось, ничуть не удивило его.

Ничего я такого не думаю, - отозвался Илан после паузы. И вздохнул едва слышно.

Ты… понимаешь, я…

Не надо, госпожа… - Он повернулся ко мне.
– Ты женщина… только, - он чуть запнулся, - очень несчастная женщина. Но ты еще станешь счастливой, поверь мне.

Я даже не разозлилась на это «несчастная» - не было сил.

Жалеешь? – тихо проговорила я. – Ты – меня – жалеешь?

Да, госпожа, - так же тихо ответил он. – Мне жаль тебя.

Я с усилием подняла руку и провела ладонью по его щеке. Он не отстранился. Было так тихо, что я слышала шум собственного сердца.

Тогда пожалей меня иначе, - прошептала я еле слышно. – Сделай меня счастливой хоть на один вечер. Больше мне не надо. Илан, я прошу тебя… не как хозяйка, а как женщина. Сделай меня счастливой. Завтра мы расстанемся, и я никогда не увижу тебя больше… Пожалуйста.

Это было даже хорошо, что уже стемнело – он не видел моих пылающих щек. Я, гордая Тамира иль-Хеалль, покраснела, как девчонка на первом свидании. Это было даже хорошо, что завтра его продадут, потому что ни один раб не должен слышать таких слов – от госпожи. А от женщины?

Илан осторожно взял мою руку и поднес к губам. Потом провел своей ладонью по моим волосам, щеке, шее… а я припала к ней, как путник припадает в жаркий день к роднику с водой...

Пальцы его были твердыми и очень теплыми. Они ласкали меня осторожно, бережно, а я закрыла глаза – и, застонав, выгнулась дугой в его руках…

Никогда, ни один мужчина на свете не подчинял меня себе так – требовательно, нежно, понимая и чувствуя каждую линию моего тела. Никогда, никому,

ни одному мужчине на свете не покорялась я так… я, привыкшая лишь получать, теперь готова была на все, как последняя служанка - лишь бы ему, неумелому, совсем еще неопытному было хорошо, лишь бы он не уходил, не оставил меня умирать от тоски в одиночестве. И он – мальчишка - знал меня так, как я сама никогда себя не знала. А я знала – его, и на одну лишь ночь мы стали – единым целым…

Рыжий котенок с черным пятном на морде неслышно подошел по дорожке, прислушался – и муркнул довольно. А потом уселся неподалеку, обернув лапки пушистым хвостом. Он стал нашим стражем на эту ночь – такую короткую, такую длинную… ночь, где под огромными звездами, среди цветов в высокой траве мы с Иланом были вместе. Я была – его, а он – моим. Навсегда.

* * *

Утром небо заволокло тучами, подул резкий, холодный ветер. Это осень, поняла я. Начинаются дожди. И мельком порадовалась тому, что успела убрать из беседки вышивку с ирисами – мне было бы жаль ее потерять.

Весь этот день мне было легко и одновременно очень тяжело. Так легко, как давно уже не было... потому что у нас все-таки БЫЛА эта ночь, эта замечательная, удивительная ночь, о которой оба мы будем вспоминать как о самой счастливой в жизни. Но тяжкая печаль была словно разлита в сыром воздухе, миллионами дождевых капель рассеивалась в воздухе. Последний день. Мне бы сидеть рядом с Иланом, не отпускать его ни на минуту, гладить по руке… да нельзя, нельзя. Мы не увидимся больше. К обеду приедет купец… а я – хозяйка и буду вести себя так, как подобает.

Наверное, надо было думать о том, что делать с яблоками, еще не убранными с веток, отдавать какие-то распоряжения слугам, закрыть окно в своей комнате, чтобы ливень не промочил развевающиеся занавеси… мне было все равно. Те, кто знает, что им делать, сделают все сами. Мне нужен сейчас лишь один человек в мире, а его-то мне как раз увидеть нельзя…

После обеда я, накинув плащ, все-таки вышла в сад, прошла по дорожкам и села на скамью в увитой поникшим плющом беседке. Слишком близко были слезы, а я не хотела, чтобы их кто-нибудь видел. Кроме того, я надеялась, что Илан все-таки улучит минутку и выйдет в сад… даже не слово ему сказать, а просто увидеть, в глаза посмотреть…

Когда за воротами послышался шум подъезжавшей кареты, я не удивилась. Но увидев брата, летящего по дорожке к дому так, словно за ним гнались дикие волки, встала и сделала шаг к воротам. Что-то давно мой братец так не бегал…. Наверное, с того самого дня, когда леди Раэлин дала ему понять, что… от ворот поворот, словом, как говорит обычно Майти.

Что случилось, брат? – спросила я, подходя к крыльцу. Тейран уже взбежал по лестнице наверх, из раскрытых окон слышался его громкий голос.

Ах, вот ты где! – он увидел меня из окна и высунулся едва не наполовину. – Поднимись-ка наверх, Тамира, мне нужно кое-что сказать тебе.