Осенний перелом
Шрифт:
— Да.
— В таком случае, весьма маловероятно, я бы даже сказал, категорически невероятно, что кто-то из магов сумел договориться с ней здесь, в промежутке между ее появлением и той минутой, когда ее заметил ваш лейтенант Тибериш. Остается вариант, что маги вышли на нее там, в ее мире. То есть — что они смогли туда попасть, не привлечь там к себе внимания, найти подходящего человека, объясниться с ним, чем-то соблазнить. К слову, Варрен, я бы не взялся подбирать рычаги давления к незнакомому человеку, находясь в мире, чуждом мне, но родном для него.
— Почему же. Если тот
— То есть, назначит цену сам, — Грент задумчиво покивал. — А теперь, Варрен, представьте, что вы скрываетесь от правосудия или нуждаетесь в средствах. И к вам приходят неизвестные вам люди и обещают золотые горы и райские сады в обмен на некую опасную работу в чужом мире. Вы согласитесь? Вы ринетесь очертя голову в полную неизвестность, понадеявшись на ничем не подкрепленные обещания?
Граф усмехнулся, отхлебнул вина.
— Я понял вашу мысль, Грент. Нужно быть неисправимой доверчивой идиоткой, чтобы на такое клюнуть, а барышня Женя очевидно умна и столь же очевидно не страдает излишней доверчивостью.
— Итог: вариант сговора полностью исключить нельзя, но вероятность его крайне мала. Я бы даже сказал, исчезающе мала.
— Вы блестящий логик, Грент.
— Погодите, это еще не все. Я собираюсь рассмотреть ситуацию с другой стороны. Скажите, Варрен, можете ли вы придумать интригу, заговор, преступление, для которых выгоднее нанять не местного исполнителя, а вот это не знающее наш мир недоразумение? Не говоря уж о том, что сам переход, похоже, съедает прорву энергии. Я не вижу цели, которой были бы соразмерны такие средства.
— Грент, вы упустили одну важную деталь. Барышня, мягко говоря, выделяется, она неминуемо попала бы или к вам, или ко мне. Возможно, в этом и была цель.
— Заинтересовать вас настолько, чтобы вы подпустили девицу вплотную? Помилуйте, ведь она совершенно не вашего типа, это очевидно любому, кто хоть немного в курсе столичных сплетен.
— Фи, Грент. Интерес может быть не только личного характера. Эта девушка действительно меня заинтриговала. — Граф задумался, подбирая слова для той странной смеси чувств, что вызывала в нем барышня Женя: азарт, раздражение, острое любопытство… — Она увлекает, как может увлечь нерешенная загадка, или случайно подсмотренный обрывок чужой тайны, или флирт с незнакомкой, в которой подозреваешь врага. Захватывает. Будоражит кровь.
— И вас это настораживает? Понимаю. Но, Варрен, неужели вы думаете, что под нашим солнцем не нашлось бы ни единого человека, способного вызвать в вас те же чувства? Искать ключик к вашей душе в другом мире — при всем уважении, вы не того полета птица.
— Согласен. Но если цель — не я?
На некоторое время в кабинете повисло молчание. Граф ждал. Способность Фенно-Дераля разложить его опасения по полочкам, снабдив ярлыками с указанием «вероятно», «сомнительно» и «категорически отпадает» никогда еще не приходилась настолько кстати.
— Маловероятно, — наконец выдал очередной вердикт Фенно-Дераль. — Я понимаю, на кого вы намекаете, но подумайте сами, зачем бы вам сводить их? Окольный путь хорош, когда он верен. Чтобы подсунуть девицу Ларку, нужно действовать через Реннара или напрямую.
— Слишком очевидно.
— Для нас с вами, но не для глупых мальчишек.
— Ларк давно не мальчишка, хотя, вы правы, в некоторых вопросах он так и не повзрослел. Но, Грент, вы злитесь на него за истории с девицами и прочее шалопайство, а у него, между тем, победоносная военная компания за плечами. И международный авторитет соответствующий, в его-то двадцать четыре.
— Только из-за военных побед. Силу уважают все. И Реннар этот его — остолоп остолопом, несмотря на победоносную военную компанию. Беспомощная трогательная девушка из другого мира, мечтающая вернуться домой, — как раз то, что эти два балбеса проглотят, не поперхнувшись. В отличие от вас, дорогой граф. Впрочем, менее очевидных подходов я вам тоже могу придумать с десяток, не меньше. Открывайте следующую бутылку, Варрен, и умерьте вашу подозрительность. Если бы мне пришлось заключать пари, я поставил бы на то, что ваша девица невинна, как первый снег. Не считая отвратительной истории с мужем, разумеется.
Вино другого мира оказалось таким же коварным, как дома. Азарт интересного разговора прошел, а заноза в душе осталась. Женя плакала, уткнувшись в голубую с незабудками шаль. Обзывала себя дурой, болтливой идиоткой, клялась, что больше — ни глотка, раз не умеет держать язык за зубами или хотя бы думать, прежде чем ляпать. Кой черт ее дернул вытаскивать на свет отвратительную историю их с Олегом отношений? Да еще и перед двумя посторонними мужиками! Да еще и в мире, где, оказывается, до цивилизованного решения семейных проблем пилить, как от крестовых походов до ООН! Развод им, понимаете ли, безнравственно и мерзко! А когда муж над женой издевается, а бедной женщине и деться некуда — это, значит, не мерзко. Средневековье. Пещерный век. Шовинисты чертовы.
Заглянула Солли, начала квохтать, спрашивать: не господин ли граф ненароком обидел, не болит ли чего, или, может, по дамской части какая помощь нужна? Женя махнула рукой:
— Ничего не надо, дайте пореветь спокойно, не трогайте!
Дождалась, когда за служанкой закроется дверь, влезла прямо в платье на кровать, завернулась в покрывало, задернула тяжелый полог. Уютный сумрак успокаивал. Женя поплакала еще немного, спустила остатки пара, хорошенько взбив подушки, а потом совершила настоящий подвиг — сама разобралась, как снять навороченное «домашнее платье». Правда, пока расстегивала непривычные булавки, все пальцы исколола.
Снова нырнула за уютный полог, забралась под одеяло, натянув его на голову — детская привычка, которая всегда возвращалась, когда Жене бывало плохо. Буркнула зло:
— К черту все. Я же влезла в их дурацкое платье. Не размахиваю в их дурацком монастыре своими правилами. А как я у себя жила, не их собачье дело. И хрена с два я еще хоть раз начну откровенничать.
Уткнулась лицом в подушку. И нет бы уснуть — вот, казалось бы, и выпила достаточно, чтобы срубиться, а в голове все крутились и крутились какие-то смутные, невнятные, но явственно обиженные мысли. Снова подступили слезы, Женя стукнула подушку кулаком и повторила: