Осенняя жатва
Шрифт:
– Ну, как?
Шевельнул плечами: добавить бы.
– Вставай, мужик! Яйцо съешь хотя бы.
Поднялся, семейники дергая, босым к столу: чудеса! Глазунья, а рядом еще стопарик. Все-таки Маринка жена с понятием!
– От, молодца!
Уселся за стол, а жена с угла примостилась, глядит, как Леха уписывает завтрак под водочку, не налюбуется.
– Валя сказала вчера про вашу поездку. Леша, как же так?
– Маринка, самое гиблое место безродным выделили. Не представляешь: кресты вкривь-вкось старые, новые, а какие и вовсе
Заплакала и Маринка, по-женски всхлипывая, утирая слезы мужским носовым платком. Достала второй стопарь, налила себе и мужу:
– Помянем, Леша, дружка твоего. Неплохой был мужик, добрый, совестливый.
Алексей придвинул жене свою тарелку:
– Закусывай. А я сейчас колбаски порубаю. Надо, милая, Вовку как следует помянуть. Виноваты все мы перед ним. Не отстояли у бюрократов!
Хлопнула калитка.
– Не иначе, дед Гриша! Вот у кого нюх.
– Маленькие выпить надо за Вованю.
Все-таки получились поминки. Пришел Серега с Эммой, трезвый, чисто выбритый, Кирюха полупьяный, Валентина принесла кутью и выпивку. Далеко за полдень появился Режиссер, который принес холодец и целый литр горькой.
Но Режиссера Алексей уже не помнил: Серега с Маринкой уложили его, пьяного и несчастного, спать. Сам он не знал, что спит, его бой с бюрократами продолжался. Маринка пила мало, то и дело ходила смотреть на мужа, трогала его волосы, качала головой, словно не веря, что муж рядом, что спит пьяный. Теперь она узнала настоящую любовь и жалость. И еще она поняла, что Леха будет пить долго, а она утром всегда поднесет стопку. А когда муж перестанет пить, начнется новая жизнь, потому что сегодня вдруг все изменилось. Она поправила белую прядь на лбу мужа: какие же мы стали старые!
– Хозяйка! Да куда ты запропала?
– Иду, иду!
Махай
Притопывая валенками на морозе, Махай досадливо шмыгал носом: «Ох, уж эти „новые“, когда приедут неизвестно, а дежурь через сутки. Ведь вот какая незадача, да и выпить хочется. Маленькая неделю снится. А что там выходные: всего день, шибко не разгуляешься!»
Тяжкий вздох вырвался из его груди. Ровно месяц назад стукнуло 68, только возраста не ощущалось. Был он высокий, сухой и кряжистый, белый, как лунь. Махай напряг мышцы рук – вот она, силушка, под тулупом играет!
Зимы в деревне были скучными, холодными; сельчане больше по хатам сидели. То ли дело весной: солнышко пригреет, скворушки станут пары искать, и скворечники обустраивать. А деревенские из домов на улицу повалят: кумушки по две, да по три кучками собьются, ну языками чесать про хвори, огороды, и невесткам косточки мыть. Хозяева из «новых» станут наведываться на выходные компаниями – им тут и шашлыки, и банька с веничком.
После баньки рассядутся в гостиной с заморскими напитками - висками-джинами (ничего
Не то, что бы Махай не мог себе купить вожделенной выпивки, платили ему хорошо, но по крестьянской своей бережливости дед откладывал на «черный день». К тому же, кто он такой, чтобы тратиться на баловство себе. Вы думали, Махай жмот? Ничего подобного. Случится, найдет на него, так – Эх, ма! Один раз живем! – пойдет он тратить деньги; подарков накупит жене, детям (сыну и дочери) и внучат не обделит. Дети с внуками живут в городе, но не забывают, приезжают проведать стариков. Славные у них дети, правда, славные, Вот и соседка иной раз скажет: «Хорошие дети у тебя, Махай».
Вообще-то зовут его не Махай, а Илья, но смолоду пристала к нему эта кличка, так и зовут все Махаем, а настоящее имя забыли. А почему Махай? Тут своя история.
Почитай, годов сорок минуло. Жил в деревне один чудак, местный лесник, зверушек нянчил, словно деток малых: домой тащил кошек, собак бездомных, даже совенка брошенного из лесу приветил. В ту пору сынок в школу ходил, с утра до вечера стих учил про деда Мазая с зайцами – бубнил, хоть из дому беги.
Илья, тогда еще молодой, глупый, возьми и брякни:
– Леха, ты чисто Дед Махай со зверушками!
И ведь как сказал! Важно так, гордо. Уверен был, что убьет егеря интеллектом.
А тот его на смех поднял:
– Ну, – говорит, – и грамотей. Сам ты и есть Дед Махай.
Вот конфуз!
И стал Илья смолоду дедом, да еще Махаем. Теперь так привык, что назови Ильей, не откликнется. Небось помрет, крест поставят и напишут: Здесь лежит Махай, пускай земля ему будет пухом!.
Вы думаете, ему обидно? Да, нисколечко, ведь это любя. Уважают его в деревне, не то, что некоторых.
К примеру, живет «в концах» Валерьян, старый, ровно пень гнилой, и никто не вздохнет о нем, хоть он помри. Потому, что живет он «ни рыба, ни мясо», абсолютный ноль, сыч бездушный с замороженным сердцем. Не любят Валерьяна на селе: жена и та ушла, потому, что лучше одной, чем с «пустым холодильником» серые дни считать. А к Махаю люди тянутся, потому что мужик он душевный и совестливый. Например, соседке поможет и забор поправить, и другую какую тяжелую работу сделать, ведь одна она, как «одинокая гармонь».
Теперешнее поколение сразу начнет ухмыляться: мол, не просто так дед к бобылке захаживает. Только на деревне знают, что Махай не такой, что он настоящий – верный и добрый. Всю жизнь душа в душу с Аринушкой. Дед смахнул рукавицей слезу:
– Ну и мороз, слезы из глаз вышибает.
Да нет, он не плачет. Только…
Вспомнил жену и расстроился. Уже второй год занемогла, сердешная. Страшно подумать, что оставит она его первая, и будет один, как палец корявый, да какой там палец, сучок засохший. Спаси, боже праведный. Есть сказки про исполнение желаний. У него одно желание, жила бы Аринушка.