Ошейники для волков
Шрифт:
Яковлева привезли в Бутырки. Много раз ему приходилось бывать в этом знаменитом следственном изоляторе, но мог ли подполковник предположить, что когда-нибудь его самого привезут сюда в качестве узника?! Долго тянулись формальности. Муровец не торопил события: отвечал медленно, делал большие паузы. Он еще до конца не мог поверить, что все, что с ним происходит, серьезно. Но ехидная улыбочка Егорова, которой он сопроводил свою информацию о том, что Яковлева поместят в общую камеру, развеяла его последние надежды. Яковлев посуровел и приготовился к жестокой схватке с людьми и обстоятельствами.
Егоров выполнил свое обещание: контролеры подняли Яковлева на второй этаж и подвели к так называемой черной двери воровской хаты.
– Ну что, – глумливо поинтересовался милиционер, – сам войдешь или вбросить?
– Сам могу, а могу и с тобой на пару, – ответил с жестоким юмором Яковлев.
– Но-но, – отшатнулся милиционер и угрожающе выставил дубинку.
Подполковник усмехнулся и с презрительной, даже вызывающей миной на суровом лице шагнул в прокуренный полумрак камеры.
Со шконок поднялись арестованные. Они подходили к нему и с любопытством разглядывали. Сердце Яковлева на мгновение сжалось, когда он узнал среди узников нескольких своих клиентов, которых муровец брал быстро и безжалостно.
– Век воли не видать! Кого я вижу! Владимир Михайлович! Какими судьбами? – заорал один на всю камеру. Подполковник узнал в нем вора по кличке Дрель.
Яковлев кашлянул и хриплым голосом произнес:
– Наверное, меня к вам под пресс бросили.
По камере пошел шумок: «мент», «муровец»…
Растолкав любопытствующих, к Яковлеву прорвался огромный детина в адидасовском костюме и, потрясая раздутыми от вазелиновых инъекций кулаками перед носом подполковника, воскликнул:
– Что, ментяра, на экскурсию пришел? Парашки понюхать? А?
Яковлев не отвечал. Он постарался рассеять взгляд, чтобы одновременно видеть как можно больше зеков. Но, кроме громилы, пока никто не выказывал агрессии. К тому же парень невольно загораживал его от остальных.
Детина для начала решил угостить мента апперкотом. Яковлев чуть отклонился назад, и кулачище мелькнул в сантиметре от его носа, обдав запахом вазелина. Помогая летящей вверх руке, муровец мягко подхватил ее под локоть, другой рукой перехватил запястье и, повернувшись на месте, резко дернул захваченную руку парня в сторону и вниз. При этом он завернул локоть детины вниз, а запястье вверх. Такого изощренного вектора заросшие твердыми мышцами суставы выдержать не могли. Раздался хруст рвущихся связок, и детина с воплем отлетел к ногам угрюмой толпы зеков.
– Да он – борзый, – воскликнул кто-то. – Мент в «черной хате»! Мочить!…
Толпа гудела, но не двигалась с места.
На свет тусклой лампы не спеша вышел смотрящий. Им оказался невысокий коренастый мужчина почти интеллигентного вида. Он смерил муровца цепким взглядом и, обращаясь к толпе, спросил:
– Кого он еще брал, братва?
Кроме Дрели к смотрящему подошли еще четверо: Косяк, Шило, Конь и Арнольд.
– Ну пошли, побазарим, – пригласил смотрящий подошедших к нему воров.
Они ушли в глубь камеры, где у окошка стояли аккуратно застеленные шконки. Воры, обступив муровца, подвели его к этим шконкам и расселись полукругом возле пахана. Яковлев остался стоять под их перекрестными взглядами.
Прекрасно зная, что тюремная почта работает безотказно, Яковлев отвечал на все вопросы правдиво. Да и нечего ему было скрывать от блатных.
– …еще Скользкого на меня вешают, – закончил муровец свой рассказ.
– Ну нет. Скользкий не твоих рук дело, – сказал пахан. – Ты, значит, брал этих людей? – кивнул он на воров.
– Да. Брал. Да разве в этом дело? Меня сюда под пресс бросили, так что рассусоливать?
– А ты не спеши на тот свет. Я не подписывался куму с ним в карты играть. Кто тебя знает? Может, за дверью менты с автоматами ждут, когда мы тебя кончать начнем… Еще неизвестно, кому этот пресс уготован… Слыхали вы еще такое, братва, чтобы заместителя начальника конторы в «черную» кидали?
Раздался приглушенный ропот:
– Да хрен этих ментов разберешь! Что-то маклюют…
Пахан поднял руку, и все замолчали.
– Косяк, держишь ли ты на этого мента зло? – начал разборку пахан.
– Как не держать. Взял меня тепленьким. Только я с похмелюги после скока глаза продрал, а он у постельки стоит, доброго утречка желает. Хотел ему в рожу шарахнуть – и на пяту, да где там, спортивный, зараза. Опять же лавы предлагал и хорошую сумму. Не стал брать. Но побриться разрешил и марухе позвонить. Теперь вот с гревом сидим. Так что не знаю, Стах, с одной стороны, конечно, мент. С другой – человек.
– Ясно. Что скажешь ты, Дрель?
– То и скажу – человек. Ты знаешь, у меня язва. Когда прихватили меня они, тут и обострение подоспело. Загибался я конкретно. А он мне кефир носил на допросы и творог со сметаной. Я, бывало, со злобы и от боли юродивым его обзывал…
– И что?
– Да ниче. Скажет: сам дурак. А назавтра опять пакет тащит.
– Что имеешь ты сказать, Шило?
– Мать у меня была при смерти. Ну под следствием свиданка не положена. Так он, перед тем как следаку меня передать, мамашу привез… Да ну!…
Шило махнул рукой и ушел в сумрак камеры, чтобы не показать братве своей нечаянной слабости – выступивших слез.
– В самом деле, ребята, – спросил несколько растроганный Яковлев, – зачем вы это? Все равно ведь, если выйду и из МУРа не выпрут, буду вас ловить.
Воры негромко рассмеялись. Дрель заметил:
– Михалыч, это мы еще посмотрим, опыт – сын ошибок трудных! Капица сказал. Академик!
– Это не Капица сказал! Пушкин! – возразил подполковник.
– Вас, ментов, еще и литературе учат? – шутливо восхитился Дрель.