Ошибка 95
Шрифт:
Фридрих Ганф до полудня валялся в постели. Он отменил две встречи, вызвал личного врача для того, чтобы тот констатировал проявление нейроциркуляторной дистонии, и затем сообщил об этом референту.
В пять минут первого Фридрих вышел из дома, искупался в бассейне, а затем около часа завтракал, сидя в шезлонге. После этого некоторое время он гулял по саду, затем вернулся, посмотрел новости, почитал газету и снова повалился в постель.
Фридрих думал о том, что, вероятно, развитие биокибернетики на планете только начинается. Эта наука находится еще на таком примитивном уровне, что ученые не могут предвидеть все последствия экспериментов, отсюда и возникают столь распространенные киберпсихозы. Разумеется, сам он всегда относился к тем, кто голосует за Энтеррон и за биокибернетику, иначе быть не могло, ведь он – шеф-оператор двенадцатого региона, гарант Новой Системы. Но в душе обитало беспокойство, оно не покидало его даже в самые лучшие времена, с тех пор, как вступил в действие закон о праве граждан на имплантацию. Когда количество имплантированных перевалило за пятьдесят процентов, наступил прогнозированный специалистами «социальный покой», но все помнили и о другой вехе – восьмидесяти пяти процентной, той самой, о которой во всеуслышание предупреждал профессор Качинский до того, как внерегиональный отдел принял в отношении него решительные меры.
Согласно гипотезе Качинского, после достижения восьмидесятипятипроцентного барьера, оставшиеся в меньшинстве неимплантированные («внесистемщики», как нарек их Качинский), окажут решающее влияние на дальнейший ход истории. В краткий срок они произведут перераспределение власти и частной собственности и превратят планету в олигархическое государство, ничем не отличающееся от тех, что существовали в древности на Земле.
Фридрих знал, что ученые готовят новые программы и растят новых клонов Энтеррона, совершенствуют центральный компьютер, готовятся к воплощению очередных проектов, оптимизируют технологию, упрощают систему управления, но насколько совместимо чередование этих научных экспериментов с медленной эволюцией человеческой психики? Не станет ли все похожим на горький опыт популярных артистов, убивающих себя бесчисленными операциями омоложения, не прошедшими достаточную проверку в медицинских лабораториях?
Встав с кровати, Фридрих открыл бар-холодильник и выбрал среди бутылок одну, привезенную когда-то с Земли, простоявшую на Терре-три в частном подвале более века, проданную на аукционе, и затем подаренную ему его другом Ремо. Это был «Шато-Лафит» две тысячи семьдесят третьего года, того самого, когда перестали существовать Соединенные Штаты Америки и Российская Федерация, а вместе с их распадом завершился период, называемый теперь Страшными Временами.
Фридрих подошел к окну и поднял бутылку на уровень глаз. Тонкая полоса осадка на дне всколыхнулась и стала расширяться, превращаясь в загадочную дымку. Фридрих аккуратно поставил бутылку на подоконник и пошел к шкафчику за штопором и бокалом. Он рассчитывал, что вино сможет отвлечь его от неприятных мыслей.
Теперь Качинский живет на острове и фамилия у него другая – вот вся информация, которой владел Фридрих Ганф. Даже приложив максимум стараний, задействовав полицию, военных и службу охраны безопасности, он не мог узнать ни на йоту больше о восьмидесяти пяти и пятнадцати процентах, чем знал сейчас. Сведения о гипотезе Качинского скорее всего не были уничтожены и теперь хранятся в таком месте, куда вход разрешен ограниченному числу людей. Отчего-то в уме Фридриха возникали образы древних тамплиеров, одетых в длинные холщовые балахоны, под которыми скрывались окровавленные мечи.
Взяв штопор и хрустальный бокал, Фридрих вернулся к окну, открыл бутылку и аккуратно, чтобы муть не смешалась с драгоценной жидкостью, налил вино.
Поднеся бокал к губам, он закрыл глаза и медленно вдохнул.
Ему и прежде приходилось пробовать настоящие бордоские вина, несмотря на то, что на Терре-три их количество исчислялось всего лишь десятками литров, но аромат шедевра, который он держал в руках, был непередаваемым.
Фридрих подумал о том, что каким бы путем не пошла в ближайшем будущем история, судьба будет на его стороне, ведь он всегда останется среди этих пресловутых пятнадцати процентов. Он улыбнулся и вдруг услышал где-то в голове явственный шепот: «Я должен погибнуть… но я очень хочу жить».
Фридрих вздрогнул, и несколько капель лафита, который стоило бы хранить не в баре, а в музее, и никогда не открывать, упали на подоконник.
– На заставке был знак, – прошептал он, неожиданно открыв для себя, к какой из групп населения, выделенных Качинским, он относится на самом деле.
Поставив бокал, Фридрих взял с кресла халат и, набрасывая его на ходу, направился в кабинет. Он быстро включил оба компьютера – персональный и тот, что связывал с системой.
Дождавшись, пока музыка перестанет играть, спросил первым:
– Ты можешь чувствовать угрызения совести, Эн? Ты ведь меня обманул, обманул всех.
– Нет возможности сравнить, Фридрих, – ответил искусственный интеллект. – Энтеррон лишен органов чувств, но ведь и ваши чувства имеют два слоя существования – физический, на котором задействованы нервы, синапсы, гормоны, сосуды, мышцы, и – духовный. Почему бы не предположить, что чувства Энтеррона, хоть и бедны, но все же существуют?
– Прежде ты отвечал прямо и однозначно, – заметил Фридрих. – Потом твоя манера говорить изменилась, ты стал использовать фигуры речи, шутить. Вчера ты впервые за время нашего сотрудничества заикнулся. Синтезатор, конечно, не смог передать волнение, но голос звучал очень странно.
– Да, Энтеррон знает, – послышалось в ответ.
Фридрих взглянул на экран и увидел на голографической заставке как раз под Башней Правительства, вблизи от колонн, поддерживающих пояс балкона, застывший в движении грузовой автомобиль. Это был огромный серебристый синтеноловоз – такой, какие не должны находиться ни в центре столицы, ни на территории города. Не изменяясь в лице (хотя Фридрих знал: глупо продолжать корчить из себя наивного мальчика, притворяться, что все почти нормально, что можно сохранять спокойствие…), Ганф положил руку на планшетку, нащупал управление и незаметным движением перенес заставку с системного компьютера на свой.
– Значит, обман все-таки был?
– Вопрос, на который нет однозначного ответа, – отозвался Энтеррон. – Я ведь и прежде…
(Он впервые сказал о себе в первом лице!)
…давал тебе усредненный ответ на твои вопросы. Но в данном случае диапазон усредненного ответа настолько широк, Фридрих, что, боюсь, ответ будет неоднозначным. Впрочем, ты немедленно можешь начать просматривать его сжатый вариант. Он занимает шестьсот сорок две стандартные страницы.
(Он сказал: боюсь.)
– Я займусь этим, – пообещал Фридрих. – Сохрани текст в папке «Избранные афоризмы».
– Сохранено.
– Теперь я вынужден отключиться, сегодня я, как видишь, дома. Мне нездоровится.
– Поправляйся, – пожелал Энтеррон. – До встречи.
Фридрих отключил сетевой компьютер и тут же бросился к монитору, на котором переливалась красками Башня Правительства, а под ней зловеще поблескивала цистерна синтеноловоза. Увеличивая изображение, он одновременно схватил миником и, поднеся к уху, крикнул:
– Соедините меня с президентом!
Глава 13