Ошибка маленькой вселенной
Шрифт:
— Н-н-нда… — он вздохнул, — Пожалуй, не очень.
«То-то же!»
— А давно ты так умеешь?
«Говорить? Да сколько себя помню. Только раньше ты не слышал. Хотя иногда мне казалось, что ты и так все понимаешь».
— Слушай, а с другими котами ты также разговариваешь?
«Да о чем с ними говорить-то? — фыркнул Барс, — хамьё одно! Слушай, вытащи меня из рюкзака, в туалет что-то приспичило. От стресса, наверное».
Дима аккуратно опустил кота на обочину, и деликатно отвернулся. На дороге было пустынно — ни одной машины. И вообще кругом стало как-то очень тихо, словно бы и не
Паровоз
Отделение больницы, где лежала мама, зачем-то построили на самой окраине города. До него сначала нужно долго ехать на троллейбусе, потом пересесть на автобус, который идет по маршруту вдоль озера, по старой разбитой дороге, потом еще шагать вдоль забора, за которым заброшенное железнодорожное депо.
Перед самыми воротами отделения лежал старый ржавеющий паровоз. У него не было кабины, а топку кто-то разворотил — то ли охотники за металлом, то ли взрыв. Внутри котла были видны многочисленные трубки, напоминавшие внутренности огромного моллюска. Паровоз словно был олицетворением смерти, гибели; от него веяло мистической безнадежностью и могильным холодом. Каждый раз проходя мимо, Дима старался не смотреть в ту сторону — но каждый раз словно какая-то сила притягивала его взгляд. Как-то в школе им рассказывали о революционере, которого сожгли в топке паровоза во времена гражданской войны. Почему-то он был уверен, что это произошло в топке именно этого паровоза.
К маме его не пускали. Уже два месяца он приезжал вместе с отцом, просто чтобы поторчать в стерильно-вонючем больничном коридоре, прислушиваясь к тревожным голосам в ординаторской. После этих разговоров отец ему ничего не рассказывал — только бормотал дежурное «все в порядке, мама поправляется», после чего они молча ехали домой. Никто из взрослых не догадывался, насколько у него хороший слух. Дима уже давно уловил непривычное и тревожное слово «энцефалит» — название болезни, которая была у мамы. Он прекрасно понимал, насколько это опасно. Знал он и о том, что дела у мамы идут не очень хорошо.
В этот раз отец говорил с врачом совсем не долго. «Вам лучше начать его готовить, — эту фразу Дима уловил отчетливо, до последнего слова, несмотря на то, что произнесена она была очень тихо, — если желаете, могу дать телефон очень хорошего психотерапевта, который специализируется на детских неврозах. К счастью, у нас в городе есть такой. У вас ведь уже есть в семье умершие родственники? Поговорите с ним, объясните, что смерть — это важная часть жизни».
Диме хотелось кричать; хотелось ворваться в кабинет, и крикнуть в лицо врачу, который бессовестно обманывает. Смерть не может быть частью жизни! Неужели папа не понимает, что это какая-то ерунда?
Он сдержался. Всю дорогу до дома они молчали. Папа так и не смог найти в себе силы поговорить о том, что их ждало.
Аэропорт
— Ура! С голоду мы точно не умрем! — Дима достал из витрины пару консервов. Хотя витрина-холодильник продолжала работать, но будерброды
«Конечно, не умрем, — Барс обиженно посмотрел на друга, — ты видел сколько тут голубей летает? Я вполне могу добыть парочку для нас».
— О, а тут еще со шпротами! Будешь?
«Валяй!»
— Пить хочешь? — спросил Дима, поделившись с котом тушёнкой.
«Хочу, — ответил тот, не переставая есть, — только найди не слишком холодную».
— Тут под прилавком есть какая-то, — он опустился на корточки, чтобы достать пару бутылок, — лимонад! И вода газированная. Ты газировку не пьешь, наверное?
Кот не удостоил Диму ответом, продолжая налегать на мясо.
— Сейчас еще поищу. Ой, газировка какая странная!
Дима повертел в руках стеклянную бутылку. Вроде бы обычный «Буратино», только вместо привычного длинноносого персонажа на бумажной этикетке было изображено нечто с тремя глазами и изогнутым рогом, торчащим из середины лба. Надпись, выполненная непривычным шрифтом, гласила: «Турабан-но».
— Ерунда какая-то, — он поморщился с сомнением, но все-же откупорил бутылку позаимствованной с прилавка открывашкой, и сделал глоток, — хотя «Буратино» как «Буратино»!
«Про меня не забыл? — возмутился Барс, впрочем, не отрываясь от поглощения очередного куска тушёнки, — тоже пить хочу!»
— Сейчас, найдем что-нибудь.
Пластиковые бутылки с негазированной водой нашлись рядом, в соседнем прилавке-холодильнике. Чтобы кот мог попить, Диме пришлось вылить воду в металлический опустевшую консервную банку.
— Что делать-то будем? — перекусив, они разместились на креслах в зале ожидания с красивым видом на летное поле и начинающийся закат.
«Как закончу умываться, я бы поспал», — ответил кот.
— Как ты вообще можешь думать о сне? — Возмутился Дима.
«Ты вообще в курсе, что котам надо спать минимум четырнадцать часов в сутки? А мы тут уже весь день торчим, и даже не прилегли ни разу!»
— Отец переживает… Наверное…
«Мы сделали все, что смогли, — резонно заметил Барс, — оттого, что ты погибнешь от недосыпа, твоему папе легче точно не станет».
В это время за окном закат померк: включилось перронное освещение. Лучи прожекторов, размещенных на высоких мачтах, залили огромное пространство молочно-белым светом, не оставив теням ни единого шанса. Огромные самолеты в причудливых ливреях, замершие в беспорядке, делали картину нереальной, похожей на снимок странного сна.
— Ого! Видал? Кто-то свет включил! Давай поищем людей!
«Успокойся. Нет тут никого. Только мы с тобой, да голуби. Еще, похоже, крысы — но их мало, и они в подвале. Одни мы. Других людей я бы учуял. Наверно, тут автоматика стоит».
— Нам нужно найти кого-нибудь, кто мог бы рассказать, что здесь происходит. Или произошло.
«Искали уже. Завтра с утра продолжим».
— И вообще — коты — ночные животные. Для тебя закат должен быть чем-то вроде рассвета, который сон разгоняет!
«Во-первых, я с рождения живу с людьми. Адаптировался. Во-вторых, котам надо спать несколько раз в сутки. Не так важно, когда — днем или ночью. И в третьих, коты наверняка не единственные из существ, которые предпочитают охотиться ночью».