Ошибка Одинокого Бизона (илл. А. Вальдмана)
Шрифт:
— Смотри, даже они не посмели идти дальше! — сказал Питамакан. — Нам нечего здесь делать. Идем домой.
Я был так опечален, что за всю дорогу не сказал ни слова. Домой мы вернулись поздно вечером, усталые и хмурые. Убедившись, что за время нашего отсутствия никто не подходил к хижине, мы развели костер, поели, а затем влезли в меховой мешок и крепко заснули.
Летели дни, а ловля пушных зверей шла все хуже и хуже. Я глубоко убежден, что не только хищные, но и травоядные животные никогда не уходят далеко от того места, где они родились. Я проверил этот вывод на старом медведе гризли, у которого не хватало одного пальца на левой передней
Дни становились длиннее и теплее. После девяти-десяти часов утра нельзя было ходить на лыжах. Под теплыми лучами солнца снег стал рыхлым и зернистым; часто мы проваливались в сугробы и, стоя на земле, смотрели вверх, словно со дна зеленоватого колодца. А из такого колодца выбраться было нелегко. К концу нашего пребывания в горах мы выходили только ранним утром, когда после ночных заморозков снег был покрыт твердой корой.
Как-то вечером мы услышали далекий крик диких гусей. Он послужил для нас сигналом. В последний раз обошли мы все западни, а на следующий день упаковали наши меха. У нас было восемь рысей, пять росомах, две выдры, три горных льва и семьдесят куниц. К счастью, шкуры весили мало, и мы так туго стянули их ремнями, разделив на две пачки, что тюки получились маленькие. В дорогу мы взяли оленины, разрезанной на тонкие полосы и высушенной. Не забыли захватить сверло и небольшой кусок твердого березового дерева для добывания огня.
Тяжелый мешок из козьих шкур пришлось оставить. Морозы уже миновали, и хотя по ночам бывало холодно, но мы всегда могли разложить костер. Питамакану жалко было бросать мешок; чуть ли не перед самым нашим уходом он привязал его к дереву и принес в жертву Солнцу.
Когда спустились сумерки, мы в последний раз поужинали в нашей хижине. Долго сидели мы у костра и молчали. Никогда еще хижина не казалась нам такой уютной. Мне не хотелось уходить отсюда; я хмурился, словно мне предстояло расстаться с близким другом.
Мы ждали несколько часов, прежде чем тронуться в путь. Когда мороз сковал снег ледяной корой, мы вышли из хижины, надели лыжи и, взвалив на спину тюки, двинулись к низовьям речонки. У меня слезы выступили на глазах, когда я в последний раз оглянулся и увидел дымок, поднимавшийся над крышей хижины.
Сначала идти было трудно и мы часто проваливались в снег, но после полуночи снежная кора затвердела и могла выдержать нас. Мы сняли лыжи и дальше шли в одних мокасинах.
Миновав водопад, мы вступили в страну, нами еще не исследованную. Долина стала шире; в реку, вдоль которой мы шли, впадали горные ручьи и речонки. Лед, сковывавший их, растаял, и нам приходилось перебираться вброд на другой берег. Не очень-то приятно было снимать мокасины, входить в ледяную воду, а затем снова обуваться, стоя на снегу.
В течение последних недель снежные лавины часто скатывались в долину, и мы привыкли к грохоту снежных обвалов. В ту ночь было несколько обвалов, и один раз снежная глыба упала чуть ли не за нашими спинами. Час спустя разорвался ремень, стягивавший тюк Питамакана. Мы присели на снег, чтобы его завязать, как вдруг над нами раздался грохот.
Я был уверен, что лавина обрушится ниже того места, где мы находились.
— Вставай! —
Питамакан схватил меня за руку.
— Бежим вперед! Разве ты не слышишь, откуда доносится шум? Лавина обрушится прямо на нас или за нашими спинами.
— Нет! Она обрушится на то место, где мы стоим, или на несколько шагов впереди.
Мы спорили и топтались на одном месте, а шум усиливался с каждой секундой. Разбивались камни и льдины, трещали деревья.
Лавина приближалась, а мы, оглушенные, не могли разобрать, с какой стороны доносится грохот. Бросились мы было назад, потом вернулись на старое место и в конце концов остановились, не зная, куда бежать. Еще секунда — и мы увидели, как впереди, шагах в двадцати от нас закачались деревья и покатились по крутому склону горы, затем обрушилась снежная лавина, и гигантский белый холм вырос в долине, пересекая ее от подножья горы до реки. Все стихло.
— Видишь, я был прав! — воскликнул я. — Она упала впереди, а не позади нас.
— Да, я ошибся, — отозвался Питамакан. — Но знаешь, что нас спасло? Этот лопнувший ремень! Если бы мы здесь не остановились, лавина обрушилась бы прямо на нас.
Взвалив на спину тюки, мы стали перебираться через снежную гряду. На нашем пути попадались каменные глыбы, льдины, деревья и кусты, унесенные лавиной. Вдруг Питамакан наклонился, поднял что-то и протянул мне. Это была голова горной козы, почти расплющенная снегом.
— Вот какая бы судьба постигла нас, если бы не разорвался мой ремень, — мрачно сказал он.
— Должно быть, много коз гибнет во время снежных обвалов, — заметил я.
— Да, — подтвердил Питамакан. — Старые охотники мне говорили, что медведи, выйдя весной из берлоги, переходят от одной снежной лавины к другой и разгребают их, отыскивая животных, погребенных в снегу.
На рассвете мы вышли на широкую лужайку в лесу и, оглянувшись, увидели вершину горы, высившейся против покинутой нами хижины. Трудно было на глаз определить расстояние, но Питамакан утверждал, что за ночь нами пройдено не меньше двадцати километров. Здесь долина была шириной в полтора километра, а горы покрыты лесом до самых вершин. Дальше к западу они понижались, а километрах в тридцати от нас кончалась горная цепь. Мы думали, что большое озеро лежит неподалеку от этой цепи.
Здесь снегу было меньше, чем в верховьях реки, где мы провели зиму, и воздух согревался быстрее. Надев лыжи, так как снежная кора уже не выдерживала нашей тяжести, мы продолжали путь. Часа через два мы увидали лосей, а затем белохвостых оленей. Их было здесь очень много — не меньше, чем кроликов в прериях.
Солнце пригревало нас, снег стал зернистым, и мы наконец вынуждены были сделать привал. Мы расположились на песчаной отмели, разложили костер и поджарили сушеного мяса. Поев, мы растянулись на песке и спали до вечера.
Как только снег покрылся твердой корой, мы тронулись в путь, шли всю ночь, а на рассвете вступили в страну, где уже стаяли снега, зеленела трава, пели птицы. Питамакан стал передразнивать полевого жаворонка, заливавшегося где-то поблизости.
Мы стояли на опушке леса и смотрели на зеленую равнину, отлого спускавшуюся к западу, на рощи тополей и сосен. Я думал, что большое озеро лежит на западе, но, по словам Питамакана, оно находилось к юго-востоку, на расстоянии, двух дней пути. Вдруг товарищ мой упал на колени и с лихорадочной поспешностью стал выкапывать какое-то растение с зелеными листьями.