Ошибка
Шрифт:
Но это направление я выбрал не из-за приготовленного Медногорска. Сама река входила в мои тщательно разработанные планы, и только ради нее стоило потратить несколько опасных минут на езду с уликами по вечернему, быстро пустеющему городу.
Ведь мне предстояло избавиться от оружия, которое невозможно было уничтожить простым способом. А широкая река, все еще обмерзшая по берегам, но давно вскрывшаяся на быстрине, как нельзя лучше могла мне помочь.
Через нее были перекинуты два лежащих рядом параллельных моста. Так сложилось чисто исторически. Один, висящий на огромном ферменном пролете – сталинских времен, всего в две полосы; сейчас по нему был разрешен только выезд из города. Лет двадцать назад практически вплотную – вероятно, чтобы устои одного не попали в зону турбулентности другого – прокинули второй, современный и широкий. Который использовался для движения в обоих направлениях.
Сидя в своей надежной, вполне прогревшейся машине, и видя приближающуюся реку, я почувствовал желание упростить намеченный план. Въехать прямо на мост, остановиться посередине, несмотря на строгий запрет – включить аварийку, поднять капот, сделав вид, будто заглох мотор, и быстро выбросить оружие.
Но на мостах с начала зимы до конца весны всегда висели знаки «сорок» – и тут, особенно по ночам, часто дежурили патрули ДПС, взимая мзду с тех, кто спешил в аэропорт и игнорировал ограничение скорости. Мою остановку могли заметить и задержать на выезде для выяснения обстоятельств: многажды бывав тут, сам я ни разу не видел, чтоб какая-нибудь машина сломалась и остановилась посередине. Поэтому следовало потерять немного времени в угоду собственной безопасности.
Свернув на проезд к старому мосту, я аккуратно втерся в парковочный карман около сияющего огнями казино.
Не выходя наружу, снова надел для верности перчатки, достал револьвер, заранее приготовленной тряпкой обтер его – убедившись, что опасался зря; брызги крови и мозгов пришлись-таки не на оружие, а на пакет, которым я оборачивал руку. Оторвал остатки глушителя и не поленился быстро скрутить пассатижами кольцо медной проволоки со ствола. Вынул штифт, извлек барабан, экстрагировал три стреляных гильзы и три целых патрона. Потом вытащил свои сапоги, сунул в них специально припасенные камни.
И тихо поставив машину на сигнализацию, пешком пошел на мост.
Пешеходов не было; никто в это время не таскался через реку. Да и машин практически тоже: въезд на новый мост располагался удобнее и водители предпочитали пользоваться именно им; к тому же разбитое в хлам полотно старого не ремонтировалось много лет, и езда тут напоминала движение по проселку. Пока я шел к обнажившемуся фарватеру, мимо продымил лишь желтый пригородный «икарус», имевший остановку прямо за мостом.
Я встал над самой серединой далекой, темно и страшно бурлящей речной воды и первым выбросил револьвер. Мне было до слез жаль расставаться с ним: с детства я благоговел перед любым огнестрельным оружием, хотя никогда и не имел к нему доступа. Но я не мог поступить иначе; главную улику требовалось уничтожить. Тем более, мне не предстояло больше пользоваться револьвером. Я убил своего врага; это был единичный акт, который, несмотря на небольшой отрезок времени, уже отодвинулся куда-то далеко и почти не трогал – и не собирался убивать кого-то еще. Во всяком случае, мне так казалось.
Быстро, как снижающаяся птица, револьвер упал вниз и бесшумно скрылся в черноте.
Перебежав на другую сторону моста и вернувшись немного назад, я размахнулся посильнее – чтобы течение не успело принести на то же место – и швырнул барабан. Потом по одному, словно сеятель, отправил следом патроны. Снова перейдя проезжую часть, бросил в воду сапоги. Они летели долго и упали с шумом, подняв брызги. Но я тем временем уже спешил назад.
Остальная одежда, по моим подсчетам, не представляла проблем для быстрого уничтожения и ее я собрался просто сжечь. Равно как и остатки пластикового глушителя, который, попав к знающему человеку, не вызвал бы сомнений в своем предназначении.
Вернувшись к машине, я сел за руль и прислушался к своим ощущениям. Все было нормально, даже руки не дрожали. Я не узнавал самого себя, неврастеника и в общем глубокого больного человека. Словно убийство Хаканова уничтожило всю мою слабость и я совершено преобразился. Помолодел и вообще сделался другим.
Выдерживая ровно тридцать восемь километров в час на спидометре, я проехал мост.
Как я и ожидал, на той стороне мерцали ядовито-зеленые жилеты и светящиеся полосы на штанах патрульных, стояли две «шестерки» и даже одна «вольво» спецполка ДПС. На меня никто не обратил внимания: вдоль поребрика выстроилась уже целая очередь отловленных «девяток» и «десяток», с которыми требовалось разобраться. Мне оставалось проехать еще два километра по трассе, потом – совершенно спокойно – свернуть на боковую дорогу, ведущую в заречную часть города, там выдержать еще три с половиной километра и лишь затем резко уйти влево, в лес, чтобы тайной трассой миновать городской КПМ.
Эти километры стоило проехать спокойно, чтоб не попасться глупо и случайно в последние минуты.
7
Впрочем, Хаканов ниоткуда не появлялся. Он, как и я, родился в этом городе – и мы с им даже несколько лет учились в одной школе. Пока его не перевели в другую из-за полного отсутствия способностей к английскому языку; наша была специальной. Я знал, что вырос он в торгашеской семье: отец его в семидесятые годы возглавлял крупнейший городской универмаг, потом проворовался и едва не сел – такие дела тогда случались редко, шумели громко и сильно волновали умы обывателей – затем исчез со сцены. Пока я учился в Москве, мои детские связи практически оборвались; само собой разумеется, что и Хакановский след я потерял.
Занявшись торговым бизнесом, я в общем случайно узнал, что Хаканов сделался челноком, потом, как мы с Олегом, начал крутиться как-то еще, но пути наши не пересекались и я им абсолютно не интересовался.
До тех пор, пока он вдруг сам не нашел меня. Пригласил к себе домой и предложил вложить в мой магазин довольно крупную сумму денег.
Мы выпили бутылку его коньяка – кстати, довольно хорошего – и разошлись фактически партнерами. В его желании я не видел никакого подвоха, тем более, что мои капиталы оставались неизмеримо более весомыми. Но тем не менее я ощущал, что бизнес остро нуждается в притоке оборотных средств и обрадовался внезапно найденному компаньону.
Я думал, что он, как и многие, приходившие и уходившие прежде, даст деньги под процент, удовлетворившись распиской, но он попросил – в целях спокойствия, по его выражению – чтобы я сделал его официальным соучредителем фирмы. Не для реального участия в делах, а лишь для порядка.
Я не имел ничего против Хаканова; в школе он никогда не был мне симпатичен, но в бизнесе руководствуются не симпатиями, а расчетом – полный идиот, даже ощущая медленное угасание фирмы, я все еще считал себя бизнесменом. И совершено спокойно принял его условия, сделал перерегистрацию и внес его в состав участников ООО, справедливо распределив наши доли.
Надо сказать, что вливание живых денег в самом деле гальванизировало дело. Я закупил партию нового товара, который начал расходиться, снова появился быстрый оборот и я уже совершенно не сомневался в том, что выплыву без Олега.
Тем более, что Хаканов действительно не вмешивался в дела; раз в месяц я привозил ему домой положенные пять процентов, мы несерьезно беседовали о делах, и этим все ограничивалось.
Я пребывал в эйфорических эмпиреях, по-прежнему ощущая себя твердо стоящим на земле. Пока позапрошлым летом не произошла катастрофа.