Ошо - путь белых облаков
Шрифт:
Заратустра Ошо предупреждал, что творчество и одиночество – это путь для отважных, для тех, кто хочет жить опасно.
Заратустра Ошо много размышляет о Христе. Для него Иисус даже в последний момент на кресте оставался великим эгоистом, поскольку его последней молитвой было: «Отче, прости этих людей, ибо они не ведают, что творят». То есть в самой последней своей молитве Христос словно бы говорит: «Я знаю, больше никто не знает, что все они – невежественные люди, прости их». За эту духовную гордыню Заратустра Ошо и не может простить Христа: Он ведет себя как человек, который «праведнее всех». Даже в свой смертный час Он не
В связи с Христом Ошо вновь вспоминает о Фридрихе Ницше. Когда тот сошел с ума и его поместили в сумасшедший дом, он забыл все, не узнавал даже собственную сестру. И только одного не забыл он даже в безумии: когда Ницше что-либо подписывал, он писал: «Антихрист Фридрих Ницше». Этого «анти-Христа» в себе он не забывал никогда. «Почему он был так настроен против Христа?» – задается вопросом Ошо. И сам же на него отвечает: Христос внушил себе, что Он – Бог. И Ницше не мог ему этого простить.
Заратустра Ошо, отрицающий самопожертвование Христа, утверждает, что видеть, как несправедливость гнетет кого-то одного, отвратительно. Именно этим и занимается Иисус. Он говорит: «Я умираю, чтобы спасти все человечество. Я несу свой крест, чтобы освободить вас от ваших страданий». Но как Он может спасти человечество, если в действительности не смог спасти даже самого Себя? И до сих пор не слышно, чтобы Он кого-то освободил и кого-нибудь спас…
В этом уникальном подходе Заратустра Ошо одинок, он остается абсолютно необычным в своих прозрениях.
Заратустру Ошо следует понять очень глубоко, потому что это понимание позволит полностью изменить представление человека о религиозной жизни, о духовной революции, о «новом человеке», который будет религиозен безо всяких религий. Заратустра Ошо видит вещи так ясно, так прозрачно и бескомпромиссно, что единственный знает ответ на вопрос, что такое смерть. Заратустра у Мистика не священник, он – ученый человеческой души.
Заратустра Ошо заявляет, что смерть не конец, но начало новой жизни. Это пик того, что все мы называем жизнью, высший опыт этой жизни и начало переживания другой. Ошо называет смерть дверью между жизнями, когда одна осталась позади, а другая ждет впереди.
И для Заратустры, и для самого Мистика смерть становится эквивалентом любви. Ошо утверждает, что именно в «тотальной» любви происходит некая смерть. Когда человек перестает быть телом, умом и становится чистым духом.
Когда Заратустра Ошо говорит, что «многие умирают слишком поздно», он имеет в виду, что люди живут бессмысленно, вне любви, безо всякой радости, без песни в сердце. В их жизни нет цветения, утверждает Ошо. И тогда их жизнь становится бесполезной. Они очень завидуют тем, кто поет, танцует, любит. Будто такие люди просто забыли, как это на самом деле – умереть. Им не хватает смелости отбросить тело. Они осуждают всех, кто живет, потому что сами просто топчут землю.
Для Заратустры Ошо такие люди – всегда осуждающие. Именно они, с точки зрения Мистика, становятся святыми, священниками, праведниками. Становятся не потому, что святы, а потому, что не способны жить – и не знают, как умереть. Они пытаются оправдать подобное существование и находят оправдание в осуждении всего мира. Такую жизнь Ошо назвал совершенно бесплодной пустыней, в которой ничего не растет, ничто не зеленеет. Так называемая посмертная жизнь… И живущие бесплодной жизнью сами абсолютно бесплодны. «Иные умирают слишком рано»: в тридцать лет они умирают, а в семьдесят их хоронят…
Ошо подчеркивает, что в тот самый день, когда человек перестает любить, творить, прекращает расти духовно, он умирает в метафизическом смысле слова. Тогда физическое дыхание перестает быть синонимом жизни.
Поэтому Заратустра Ошо говорит: «Умри вовремя!» Роскошь «умереть вовремя» может себе позволить лишь мудрец. Тот, кто жил тотально, спонтанно, естественно, кто подчинялся не «мертвым писаниям», но живым источникам бытия.
Смерть для Ошо – актуализация всего человеческого потенциала, – когда не остается больше смысла «оставаться в теле». В такой смерти обретается полнота и завершенность. Для живущих она становится «жалом» и священным обетом. Для Мистика и его пророка – триумфом, победой. Потому что человек, завершивший свой путь, умирает победоносно. Он просто празднует возвращение домой…
Многие из озарений Заратустры, созданного Ошо, ни с чем не сравнимы. Так, он учит концентрироваться на «тотальности»: учит жить тотально, зажигать факел жизни с обоих концов. Заратустра Ошо не может и не хочет быть последним словом. Он стремится быть началом и все оставляет открытым. Учит движению, вызову. Вызову новым открытиям, вызову новым, неизведанным областям, вызову новым далеким звездам. Он помогает человеку взлететь и оставляет открытым небо. Прошло двадцать пять веков, а слова Заратустры звучат так, как будто они сказаны сегодня. «Все гении приходят рано, но Заратустра, по-видимому, пришел слишком рано».
Слишком рано в том смысле, что учит человека о Боге, которого необходимо создать, и утверждает, что любое божество есть продукт человека.
Заратустра с полным правом может заявить, будто «все боги мертвы», потому что фактически, говорит Ошо, они никогда и не жили. Как раз наоборот. Это Бог в любой религии считался Творцом. Он создавал нас. Теперь, заявляет Ошо от имени своего Заратустры, мы должны сотворить Бога. В своем сердце. Бог будет нашим собственным творением. И этот Бог будет называться совсем по-ницшеански – сверхчеловеком.
Заратустра Ошо стремится показать, что сама идея «Бог – Творец мира» уничтожает нашу свободу. Люди становятся просто «созданиями», а, как известно, все созданное так легко можно разрушить, вновь обратить в ничто. «Создам-не-создам» становится капризом. Мистик подмечает, что вековая гипотеза Бога создала целые джунгли проблем – «все эти теологии, все эти религии, все эти храмы, церкви, синагоги»…
Ошо не имеет намерения быть голословным в своих дерзких рассуждениях, он предлагает подумать. И приводит пример: согласно христианству, Бог создал мир ровно за четыре тысячи и четыре года до рождения Иисуса Христа. Ошо недоумевает: и как это удалось вычислить такую цифру – ведь никаких свидетелей «созидания» при этом быть никак не могло. «Сама идея о наличии свидетелей означает, что мир уже был».