Осиновая корона
Шрифт:
— Ну, что там? Кто-нибудь болен?
— Хуже, — мать взглянула на слуг и жестом приказала, чтобы дочь слезла с Росинки. — Дурные вести… Дурнее и не придумаешь. Мне очень жаль, Уна, — неожиданно она притянула Уну к себе и обняла. Уна только мельком увидела чернильные буквы в свитке, но магия резко отдалась уколом в висках, скрутила нутро — от каждой строки веяло болью и ужасом. — Риарт Каннерти, твой наречённый, умер.
Она сказала это довольно тихо, но лес сразу наполнился возгласами. «Молодой наследник?! Старуху Дарекру мне в сны!.. Он же был здоров, как медведь!» —
— Как?
Она хотела отстраниться и посмотреть матери в глаза, но та не отпустила. Сладкий запах её духов мешал думать. Псы зашлись в новом приступе лая.
— Его родители пишут, что он был убит. Зарезан в собственной постели. Риарту перерезали горло, Уна, — мать вздрогнула, и её голос сбился на придушенный всхлип. — Кто, за что мог сотворить такое?… Риарт ведь даже не жил при дворе… Это чудовищно. Чудовищно, Уна. Девочка моя, ты вдова без брака! Это проклятье Тоури.
ГЛАВА V
Шун-Ди шёл по дорожке, посыпанной песком, который казался серебряным в мертвенном лунном свете. Разросшиеся кусты давно не подстригали: полтора года назад Шун-Ди собирался на запад в спешке и не дал чётких указаний садовнику. Тот, похоже, нечасто сюда наведывался. Хотя махровые чёрно-жёлтые лилии цвели на прежнем месте, истекая душным ароматом. Теперь, после плавания на западный материк, Шун-Ди знал, с чем сравнить их — с окраской тигриной шкуры. Раньше, до тех громадных лесов, он ни разу не видел тигра.
Шаги Шун-Ди неровно шуршали по песку, пока он прохаживался до живой изгороди, увитой плющом, и обратно — к двухэтажному дому из пёстрого камня, который до сих пор не привык до конца считать собственным. Всё-таки его опекун-воспитатель на своё золото и построил дом, и разбил небольшой сад. Даже форму дома старик подбирал сам — так что в итоге получилась не то зауженная трапеция, не то пирамида со сглаженной вершиной. Так строили на их родном острове Маншах. Здесь, на Рюе, большая часть богачей предпочитала удобные жилища с плоской крышей.
Несуразно, в очередной раз подумал Шун-Ди, увидев в темноте громаду из булыжников. А уж при дневном свете, когда оттенок песчаника соседствует с розовой, голубой, бирюзовой краской… Он выбрал бы что-нибудь более неприметное. Подобные желания, наверное, отдают неблагодарностью к покойному, но… В этом доме не пристало жить такому заурядному человеку, как Шун-Ди, сын рабыни Кар-Ти-Йу, законопослушный торговец лекарствами. Скорее уж — какому-нибудь рискованному авантюристу, скрывающему ворохи тайн и страстей.
Кому-нибудь, кто изжил свои страхи и совершил рискованное путешествие через всё Обетованное. Кто пересёк океан. Кто навеки очарован западными землями — и в то же время испит ими до дна, так, что на прежнюю жизнь не хватает сил…
Кому-нибудь, кому нечего терять.
Мысли разбегались; чтобы собрать их в кучу, Шун-Ди прикрыл глаза и прошёлся пальцами по бусинам чёток. Молитвы Прародителю успокаивали его. Было уже очень поздно; вопреки тревожащему полнолунию, он хотел спать. Настало время,
Он почувствовал, что уже не один в саду, и невольно вздрогнул. Обернулся — чтобы увидеть изящную тень, метнувшуюся по дорожке… Гибкие, тонкие лапы ступали по песку совершенно бесшумно; Шун-Ди беспомощно замер, и рука его не менее беспомощно замерла на чётках. Он смотрел, как тень отходит от кустов и попадает в полосу лунного света. Как плавно, во все стороны шевелятся, исследуя обстановку, острые уши. Как подрагивает кончик золотисто-рыжего пушистого хвоста.
Лис наконец выступил из тени и вышел навстречу Шун-Ди. Тот уже успел позабыть, как быстро и тихо он может двигаться. После грубости людей это обескураживало… И восхищало.
Глаза Лиса, однако, почти не менялись при смене обличья. Янтарная желтизна переливалась в них — странная, чужая желтизна.
Шун-Ди так долго скучал по ней.
— Лис, — сказал он. Его друг остановился посреди дорожки, всего в нескольких шагах, залитый светом луны. Шун-Ди сунул руку в мешочек на поясе и вытащил смятый комок — хлопковую простыню, в которую можно быстро завернуться. Время, проведённое в племени Двуликих на западе, заставляло заботиться о таких вещах. — Вот, я принёс. Хотя не был уверен, что ты придёшь в этом облике.
Вместо ответа Лис подобрался, перенеся вес на задние лапы, и прыгнул вперёд… Шун-Ди зажмурился от сияющей вспышки, после которой воздух испуганно задрожал; всплеск магии сотряс ночь, словно молния в грозу. Он не видел, как Лис описал в воздухе свой любимый кувырок — несколько мгновений он вообще ничего не видел. Магия слепила, и Шун-Ди мог бы сказать, что отвык — если бы к ней можно было привыкнуть…
Кувырок, в общем-то, не был необходим Двуликим для превращения. Но все они — и волки, и ласки, и птицы, и смертельно опасные тигры, и соплеменники Лиса — предпочитали делать его; Шун-Ди не знал, почему. Наверное, им просто нравилось впечатлять.
А Лису это нравилось ещё больше других.
Шун-Ди ненадолго отвернулся, стоя с протянутой рукой. Он сомневался, что Лис стыдится своей наготы — зато не сомневался в собственном смущении. Ещё до того, как шорох простыни стих, зазвучал насмешливый голос:
— Ты не был уверен, Шун-Ди-Го? Снова? Я уже и не помню, когда слышал от тебя слова с обратным смыслом…
Шун-Ди с обречённым вздохом взглянул на него. Лис уже завернулся в простыню — и довольно забавно в ней выглядел. Впрочем, это не помешало ему подбочениться, выставив длинную смуглую руку. Залихватски и шутливо подбочениться — как подобает менестрелю, а не оборотню.