Осиновая корона
Шрифт:
А именно это Уна и планировала сделать.
Она не разговаривала с матерью почти всю дорогу домой. Она отработала семь новых заклятий, потеряла перчатку и твёрдо решила, что поедет искать лорда Альена так скоро, как только сумеет.
Даже если ради этого придётся переплыть океан.
— С возвращением, Уна! С возвращением, миледи! — солнечная улыбка Индрис не исчезла, неизвестным образом устояв под гримасой отвращения, которой её поприветствовала леди Мора. — Мы с Гэрхо кое-что придумали для вас. Красиво, правда?
— Недурно, — процедила мать, оглядывая главные ворота замка. Она уже спешилась, мельком
Вход в центральную башню Кинбралана оплетали золотые и серебряные нити, будто бы выросшие из самой земли. Проржавевшие скобы и дубовые доски, тёмные от старости, скрылись под кружевом из неведомого материала, лёгкого и нежно мерцающего — точно в насмешку над пасмурным днём… Лучшее украшение, изящное и бессмертное — гораздо лучше гирлянд из плодов и листьев, которыми всё обвешивают в праздник урожая, и выцветших гобеленов, добычи моли. У Уны, совсем не настроенной на созерцание красоты, на несколько секунд перехватило дыхание; но её нисколько не удивило, что маленькое чудо Индрис не тронуло мать.
— Мы снимем чары с ворот, когда Вам надоест, миледи, — спокойно ответила Индрис. Сдвинула с брови пушистую прядь (на сей раз — иссиня-чёрную; неужели в честь вернувшейся ученицы?) и украдкой подмигнула Уне. Та вдруг поняла, что соскучилась по этой лукавой усмешке, ямочкам на щеках — и даже по пухлым женским ногам в кожаных штанах… Интересно, знаком ли лорд Ривэн с Индрис? И, если да, в каких они могут быть отношениях? (Мастер Нитлот почему-то не казался Уне непреодолимым препятствием — по крайней мере, для Индрис… Но всё это вздор).
— Миледи! — к ним вприпрыжку, взметая юбкой пыль, спешила Савия. — Миледи, у нас…
— Пока не нужно, любезная, — Индрис улыбнулась и невозмутимо приложила пальцы к губам подбежавшей служанки. Та возмущённо фыркнула и отстранилась; Уна не сомневалась, что возмущение было искренним: Савии не дали как следует поприветствовать госпожу, а вдобавок — выговориться. Такого она не прощала. — Пусть миледи отдохнут с дороги, их ведь так долго не было. А потом мы представим им гостей.
— Гостей? — мать, которая уже успела пройти несколько шагов вперёд, остановилась; от её широкой спины веяло непреклонностью палача. — Что ещё за гости в отсутствие хозяев?…
— Оборотень, миледи! — взвизгнула Савия, на этот раз ловко увернувшись от рук Индрис. Для этого ей пришлось совершить два неуклюжих прыжка — ещё чуть-чуть, и врезалась бы в курятник. Уна невольно хихикнула, но вскоре до неё дошёл смысл сказанного — и смех закончился где-то в горле. — Самый настоящий оборотень-лис, наверное, с колдовского материка за морем! А с ним какой-то ненормальный миншиец… И они ищут леди Уну.
Поднявшись в Девичью башню, Уна сразу отослала Савию и плотно закрыла за собой дверь. Потом, для верности, сжала зеркало на поясе и ногтем начертила под ручкой запирающий знак. Этот символ, отдалённо напоминающий кузнечика, Индрис показала ей одним из первых. Как объяснила колдунья, им часто пользуются для охраны денег (те женщины-маги, кто считает себя особо отчаянными рукодельницами, даже вышивают охранный знак на кошельках мужей) или просто замков на тех дверях, за которыми будут не рады посторонним. Индрис тогда, помнится, привела в пример закрытые храмы Кезорре и запретную часть библиотеки в Академии — чем только сильнее раздразнила любопытство Уны…
Как бы там ни было, «кузнечик» с готовностью полыхнул
Уна подошла к аккуратно заправленной, холодной кровати, провела по покрывалу рукой. На столе и широком подоконнике, несмотря на чистоплотность служанок, образовался тонкий слой пыли — а может быть, теперь они просто предпочитают лишний раз не подниматься в её башню из-за книг по магии, вездесущих огарков свечей и засушенных трав?… Всё самое шокирующее (вроде птичьих косточек и амулетов Индрис, а ещё — записок из библиотеки, посвящённых её предкам) Уна предусмотрительно прятала в самый нижний ящик, запирая его на ключ. Что ж, видимо, это не помогло; ну и пусть… Там же лежат заброшенные тетради с её дневниками. От них слугам и вправду лучше держаться подальше — может, ещё тщательнее, чем от чего-то магического.
Раньше Уне нравилось возвращаться домой после отъезда: глаз будто заново привыкал к старым вещам, милые и родные мелочи радостно бросались навстречу и отпечатывались в зрении, как заждавшиеся хозяина лобастые щенки. Наверное, то время прошло. В Дорелии она не успела отвыкнуть от Кинбралана — будто бы и не покидала его. Уютная, словно ночная рубашка, погружённая в полумрак комната не то чтобы вгоняла в тоску — но растерянность и усталость точно усиливала.
— Оборотень-лис и купец из Минши, — шёпотом сказала Уна самой себе. Что это за новая внезапность? Зачем они поджидали её? И неужели один из них — в самом деле оборотень с запада, а не умелый шарлатан?… Савия была так напугана, а Индрис (как и всегда) ничего не объяснила толком. Этот чужеземец мог, конечно, и задурить служанке голову — но Савию не так-то просто обмануть. Каждый лавочник из Делга или Роуви, как и каждый крестьянин на землях Тоури, и почти каждый торговец в Веентоне и Меертоне подтвердили бы это.
Ненавижу сюрпризы.
Про себя Уна отметила, что возненавидела их именно этим летом. Более чем логично. После визита в Дорелию и разговора с лордом Заэру она ещё раз убедилась, что больше всего на свете хочет одного — чтобы новое утро не принесло каких-нибудь новых разочарований, неожиданностей и воплотившихся кошмарных снов.
Зеркало всей рамкой жёстко впилось ей в бедро, и Уна со вздохом призналась себе: хорошо, не «больше всего на свете».
Больше всего она хочет найти лорда Альена, Повелителя Хаоса. Своего отца.
А потом, уже после — посмотреть в глаза человеку, по приказу которого убили дядю Горо. Какие глаза, интересно, у наместника Велдакира? Голубые, как у тёти Алисии? Синие, как у неё самой? Или карие — как у матери и наёмника, кричавшего в пламени от боли, словно животное, перед тем как обуглиться заживо?…
Уна расстегнула дорожную сумку и достала заветный свиток с двойной печатью: льва Дорелии дружески подпирал кроной расщеплённый молнией дуб, герб рода Заэру. Свиток был совсем лёгким, из тонкой, голубоватой виантской бумаги, и еле заметно пах зелёными яблоками — или, может, Уне лишь показалось… Каждый вечер по дороге назад она перечитывала свою драгоценность, игнорируя протесты матери, смотревшей на свиток, будто на вошь или крысу.