Осип Мандельштам: ворованный воздух. Биография
Шрифт:
«Мандельштам все время, я обратил внимание, старался держаться, прикрывая спину, – описывал Николай Тихонов одно из своих тогдашних свиданий с поэтом. – Как-то даже было непонятно, почему он жмется к стенке. Но его жена сказала:
– Не обращайте на него внимания. Он не может повернуться, потому что у него разорванные брюки сзади и такая громадная дыра, что он прикрывается газетой» [627] .
И все-таки первая половина 1932 года в беспокойной жизни Осипа Эмильевича и Надежды Яковлевны стала периодом пусть краткой, но стабилизации. «Хотя новая комната была рядом со старой и окна выходили на ту же сторону, она казалась веселой и солнечной; может быть, тут играли роль светлые обои и не было перед самым окном дерева», – вспоминала Эмма Герштейн [628] .
627
Тихонов Н. Устная книга: двадцатые годы // Тихонов Н. Собрание сочинений: в 7 т. Т. 6. М., 1986. С. 18.
628
Герштейн
Потихоньку налаживались денежные дела. Весной 1932 года Бухарин выхлопотал 41-летнему Мандельштаму пожизненную персональную ежемесячную пенсию в размере 200 рублей за «заслуги перед русской литературой» (выплата пенсии прекратилась лишь после окончания ссылки Мандельштама в 1937 году).
Выразительное свидетельство о настроении Мандельштама в это время – его стихотворение, датированное маем 1932 года. Оно, по-видимому, было приурочено к открытию сезона в московском парке культуры и отдыха:
Там, где купальни-бумагопрядильниИ широчайшие зеленые сады,На Москве-реке есть светоговорильняС гребешками отдыха, культуры и воды.Эта слабогрудая речная волокита,Скучные-нескучные, как халва, холмы,Эти судоходные марки и открытки,На которых носимся и несемся мы.У реки Оки вывернуто веко,Оттого-то и на Москве ветерок.У сетрицы Клязьмы загнулась ресница,Оттого на Яузе утка плывет.На Москве-реке почтовым пахнет клеем,Там играют Шуберта в раструбы рупоров,Вода на булавках, и воздух нежнееЛягушиной кожи воздушных шаров.Первоначально парк должен был открыться 18 мая, о чем «Вечерняя Москва» поспешила поместить бравурную передовицу Татьяны Тэсс: «Гребные лодки отчаливают от стоянок. Вода расступается, вода отлетает назад, тронутая розовым изумленным солнцем» [629] . Однако погода в столице стояла холодная [630] , и парк заработал лишь 24 мая [631] . Чтобы показать, насколько злободневной для советской столичной прессы мая 1932 года была тема открытия сезона в парке культуры и отдыха, упомянем здесь и о сусальной «Поэме о парке» Ивана Молчанова, напечатанной в «Вечерней Москве» 30 числа [632] .
629
Тэсс Т. 18 мая открываются ворота парка культуры // Вечерняя Москва. 1932. 10 мая. С. 1.
630
См. редакционную заметку в «Вечерней Москве»: Купаться еще рановато. Температура воды 12 градусов // Вечерняя Москва. 1932. 15 мая. С. 3.
631
См. соответствующую газетную информацию: Храбр А. Открылся парк культуры. Все ново в парке // Вечерняя Москва. 1932. 25 мая. С. 2.
632
Молчанов Иван. Поэма о парке // Вечерняя Москва. 1932. 30 мая. С. 3.
Приблизительно тогда же Мандельштаму удалось ознакомить избранных слушателей со своей новой прозой об Армении. Оппозиционер-большевик Виктор Серж (Кибальчич), присутствовавший на этом чтении в номере одной из ленинградских гостиниц, вспоминал о Мандельштаме так: «Еврей, скорее небольшой, с лицом, полным сгущенной печали и беспокойными и созерцательными карими глазами. Мандельштам, высоко ценимый в литературном мире, жил бедно и трудно <…>. Кончив читать, Мандельштам спросил нас: “Вы верите, что это можно будет напечатать?”» [633] .
633
Цит. по: Тименчик Р.Д. Анна Ахматова в 1960-е годы. С. 386.
Лето Осип Эмильевич и Надежда Яковлевна провели в доме отдыха Болшево.
1 июля 1932 года в «Вечерней Москве» сообщалось: «Вчера в 4 часа дня над Москвой пронесся сильнейший ливень с грозой» [634] . Мандельштамовские впечатления от последней июньской грозы легли в основу второго стихотворения из его «Стихов о русской поэзии»:
Зашумела, задрожала,Как смоковницы листва,До корней затрепеталаС подмосковными Москва.Катит гром свою тележкуПо торговой мостовой,И расхаживает ливеньС длинной плеткой ручьевой.И угодливо покатаКажется земля – пока,Шум на шум, как брат на брата,Восстают издалека.Капли прыгают галопом,Скачут градины гурьбойС рабским потом, конским топомИ древесною молвой [635] .634
Гроза над Москвой: [Редакционная заметка] // Вечерняя Москва. 1932. 1 июля. С. 1.
635
Ср. также в первом стихотворении цикла, датированном этими же числами: «Гром живет своим накатом – / Что ему до наших бед? – / И глотками по раскатам / Наслаждается мускатом / На язык, на вкус, на цвет». О мандельштамовских «Стихах о русской поэзии» подробнее см.: Гаспаров Б.М. Сон о русской поэзии (О. Мандельштам, «Стихи о русской поэзии», 1–2) // Гаспаров Б.М. Литературные лейтмотивы. Очерки по русской литературе ХХ века. С. 124–161.
Датировано стихотворение «Зашумела, задрожала…» четвертым июля, но как раз в этот день (и в несколько июльских, ему предшествующих) в Москве держалась ничем не примечательная «облачная погода без осадков» [636] .
В четвертом номере «Нового мира» с помощью Михаила Зенкевича удалось напечатать два мандельштамовских стихотворения, а в шестом – еще четыре (последняя прижизненная публикация стихов Мандельштама состоялась в ноябре 1932 года – в «Литературной газете»). 8 сентября 1932 года поэт подписал договор с ГИХЛом на издание своей книги «Стихотворения» (издание света не увидело). В номере газеты «За коммунистическое просвещение» от 21 апреля 1932 года появилась мандельштамовская популяризаторская заметка «К проблеме научного стиля Дарвина».
636
Вечерняя Москва. 1932. 3 июля. С. 1.
В газете «За коммунистическое просвещение» служил давний и близкий приятель Мандельштамов Александр Осипович Моргулис (1898–1938). «Осип Эмильевич очень нежно любил моего мужа, – рассказывала в своих мемуарах вдова Моргулиса, пианистка Иза Ханцын. – Как мне помнится, таким же нежным взглядом он смотрел на своего младшего брата Шуру. У нас Мандельштам как-то смягчался, его внутренняя напряженность разряжалась; кроме того, он очень доверял литературному вкусу моего мужа» [637] . В газету «За коммунистическое просвещение» («ЗКП» – будущая «Учительская газета») Моргулис устроил на редакторскую работу Надежду Яковлевну. По этому поводу Мандельштам написал одну из своих шуточных «моргулет» (всего «моргулет» сохранилось около десятка. «Их законом было начинать со слов “Старик Моргулис” и получить одобрение самого “старика”», – вспоминала Н.Я. Мандельштам) [638] :
637
Ханцын И. О Мандельштаме // «Сохрани мою речь…». Вып. 3/2. С. 68.
638
Мандельштам Н. Вторая книга. С. 134.
Другим партнером Мандельштама по шуточным и серьезным разговорам стал его сосед по Дому Герцена, талантливый крестьянский поэт Сергей Антонович Клычков (1889–1937). Из воспоминаний жены Клычкова В. Горбачевой, описывающих мандельштамовскую манеру чтения стихов: «Задорным петушком, таким культурным утонченным петушком выпархивает Мандельштам на середину нашей комнатушки и торжественно, скандируя, четко, кристально чисто (в сущности – это манера четкого чтения, но так как у Мандельштама, кажется, нет каких-то зубов, то, в общем, у него дикция плохая) произнося слоги, аккомпанирует замысловатому танцу ног» [639] . Из мемуаров Б.С. Кузина: «Однажды в каком-то споре с Мандельштамом он <Клычков> сказал ему: “А все-таки, О.Э., мозги у вас еврейские”. На это Мандельштам немедленно отпарировал: “Ну что ж, возможно. А стихи у меня русские”. – “Это верно. Вот это верно!” – с полной искренностью признал Клычков» [640] .
639
Горбачева В. Записи разных лет. С. 210.
640
Борис Кузин. Воспоминания. Произведения. Переписка. Надежда Мандельштам. 192 письма к Б.С. Кузину. С. 174.
Клычков в эти годы мучительно пытался выпутаться из истории, многими своими обстоятельствами напоминавшей мандельштамовскую эпопею с «Легендой о Тиле Уленшпигеле». В 7–8 номерах «Нового мира» за 1932 год он напечатал поэму «Мадур-Ваза победитель», являвшуюся вольной обработкой произведения М. Плотникова «Янгаал-Маа», созданного на основе мансийских народных сказаний. Против Сергея Антоновича было выдвинуто обвинение в плагиате. Дело «Плотникова – Клычкова» завершилось только в 1933 году – комиссия оргкомитета Союза советских писателей сняла с Клычкова обвинения в плагиате, одновременно решив вопрос о выплате материальной компенсации Плотникову за публикацию клычковской поэмы в «Новом мире». Мандельштам не без значения посвятил Клычкову третью часть своих свежесозданных «Стихов о русской поэзии» (27 июля 1932 года):