Оскар
Шрифт:
Голос.
Почти каждую ночь она просыпалась и плакала.
Громкий голос, страшный. Чёрный. Без слов.
Крик, почти стон.
Её голос.
Солнце.
Старенький, белобородый дедок уютно сидел на передних санях, дёргал понемногу вожжи и малозубо улыбался.
Рядом с санями шла молодая женщина.
Дедок поправил шапку, махнул лохматой рукавицей.
– Да садись ты, училка! Вот, рядышком, места всем хватит. Нечего ноги зря ломать.
Снег
– Спасибо, дедушка! Я пошагаю, не устала ещё нисколечко!
– Ну, раз так, смотри сама…
Старый возница помолчал, но видно было, что ему уж очень хочется поговорить.
Далеко позади, почти в середине обоза громко кричали и звонко хохотали мальчишки.
Дедок намотал на левую рукавицу вожжи, правой рукой достал цветной кисет, ловко соорудил самокрутку. С удовольствием затянулся, ещё раз расплылся в доброй улыбке.
Вежливо откашлялся.
– От твоего-то никаких новостей с фронта нет?
– Да ты что, дедушка! Забыл, что ли?! Ещё в начале войны похоронка пришла. Погиб он.
– Позабыл, верно… Прости уж старика, память совсем худая стала. Разное чего такого за эти годы случилось, всё как-то забывается.
Виноватая, растерянная стариковская улыбка казалась жалкой.
Он пробормотал ещё что-то о долгих жизненных годах и затих.
Потом всё-таки повернулся.
– Много чего уже не помню… Ты же у нас учительница в селе, верно?
Мария расхохоталась, любуясь милым стариком.
– Да не учитель я, дедушка Трофим, а библиотекарь, сколько раз тебе уже говорила!
– Всё одно – людей чему-то учишь.
Солнце по-прежнему было ярким и чётким. Несколько минут помолчали. Старик, прищурившись, взглянул на пронзительное небо, тихо было запел, но скоро умолк.
– А чего у тебя в узелках-то? Чего так бережёшь, прижимаешь-то к себе?
– Книги. Обменный фонд, десять экземпляров. В райцентр везу, чтобы сменять на новые. Наши любят читать. Ты, деда, тоже ведь много читаешь…
– Да-а, точно… Когда-то Пушкина наизусть знал.
Старик приложил руку к глазам. Смахнул рукавицей иней с бровей.
– Чего там, деда, увидел?
– Слепит, больно уж яркое солнце… Чего-то над лесом в небе чиркнуло, на самолёт похоже. У тебя глаза помоложе, посмотри ты.
– Не, ничего там нет, только солнышко.
Дед широко развёл руками, собираясь обсудить важную тему.
– Припоздали мы с обозом сегодня. По уму-то нужно было бы затемно выехать. Теперь вот приходится не под берегом ехать, а напрямки, по самой середине озера, по-белому…
Старик снова посмотрел на небо, хмыкнул.
– Бабы говорят, что немцы уже рядом… Прошлой ночью за ручьевым лесом сильно громыхало,
– Что ты, дедушка! Наши отсюда никуда не отступят!
Сморщился в улыбке, пыхнул самокруткой.
– И то правда, врагов нам в этих местах не надо. Да и кому мы нужны-то здесь, на озере: десяток лошадок, да деревянные сани. Рыбу мороженую в мешках везём, на склад. Чай не дивизия какая, боевая. Разве что для баловства немчуре, для любопытства…
Мария поправила нижний платок, обернулась.
– Мальчишки ничего не натворят? Одни ведь они там, на санях, сами так, в свою компанию, без взрослых, напросились…
– Ничего, ничего, ребятишкам погуртовать в радость, пусть… Кобылка-то у них там в санях смирная, не забалует. А сынок-то твой большой?
И опять Мария радостно выдохнула, улыбнулась.
– Если бы не война, в прошлом году в школу бы он у меня пошёл. Лётчиком мечтает стать! Сегодня вот с собой его взяла, пусть со старшими приятелями покатается. Всё забава, не дома же ему в такую погоду сидеть!
Всхрапнула белая лошадка, что-то закричали позади мальчишки, весело споря, продолжал ровно хрустеть плотный снег под полозьями.
Мелькнула через солнце тень.
Взрыв. Грохот. Тишина.
Звуки пропали.
Мария обернулась. Всё почему-то уже было не так.
Над обозом стоял дым, бегали там по сторонам и вокруг чего-то чёрного люди. Рвалась из упряжи, вставая высоко на дыбки, чья-то рыжая лошадь.
– Миша-а-аня! Ми-и-и-ша-а-аня!
И голоса своего Мария тоже не услыхала.
Мгновения ещё поприжимала книги к себе, потом спохватилась, швырнула их в сторону, на снег, и побежала.
Обоз, расколотый взрывом, был ужасен внезапной неправильностью.
Все ближние лица казались искаженными одинаковым страхом.
От последних возов к чёрной водяной яме тоже бежали люди.
Наверно, они все кричали, но Мария их не слышала. Только видела сплошь открытые рты.
На месте взрыва бросилась прямо в черноту.
Бабы в десяток рук оттаскивали Марию от ледяной дыры, хватали за плечи.
Старичок, весь мокрый, в крови и в снежной воде, суетливо бегал вокруг неё.
Внезапно прорвались звуки и первое, что донеслось, был голос знакомого, доброго дедушки.
– Не надо, милая, тебе туда! Не надо! Ишь чего удумала, в воду прыгать. Глыбко здесь, всё равно никого не достанешь!
Подбегавшие к взрыву бабы начинали реветь громко и похоже друг на дружку. Некоторые с визгами растаскивали по сторонам, бросали в снег своих мокрых, оглушённых взрывом мальчишек.