Оскар
Шрифт:
– Чего?
Одноглазый вопросительно нахмурился, не расслышав, и наклонился к Марии.
– Заборов, говорю, нет! Вокруг домов только кустики ровные и от калитки везде – палисадник. Огородов нигде не видно…
– Огороды у них, у городских немцев, здесь устроены за домами, чтобы непорядок какой свой рабочий не выставлять на показ, а спереди – цветочки-лепесточки, для красоты. Чтобы соседи и прохожие видели, как они хорошо живут. Жили, то есть…
– О! Вот, смотри, смотри!
Мария замахала руками, а парень снова не понял.
–
– Надписи эти одинаковые! Я вчера их заметила, не поняла, записала, чтобы потом разобраться, а тут – снова, на каждом большом фасаде. Вон, видишь! Справа, под самой крышей написано! О чём это они так?
– А-а, знакомое дело. На совещании особист рассказывал, что, когда наши на Кёнигсберг наступали, фашистские власти заставляли пацанят своих, немчиков, малевать в массовом порядке эти лозунги на стенах. Так сказать, для поднятия своего боевого духа. Переводится как "Мы не сдадимся никогда!". Ну, вот и не сдались… На главных улицах в городе такие призывы уже закрашивают, а здесь, по окраинам, это безобразие ещё остаётся, руки всё никак не доходят, другими важными делами занимаемся.
Когда выехали из города и машину перестало часто трясти на обломках кирпичей Мария почувствовала, что успокоилась.
Сосны.
Удивительные деревья по сторонам дороги.
Одинаково высокие, ровные, статные. Здесь ничего не напоминало на войне.
Слышно было, что в кузове люди тоже притихли, рассматривали красивый солнечный лес.
– А в вашем посёлке много людей уже живут?
Мария строго посмотрела на одноглазого, всем своим видом показывая, что настроена разговаривать только о работе.
– Ха!
Одноглазый по-прежнему веселился.
– Вы, Мария, будете тридцатым жителем! Если, конечно, никто вас по списку не опередит!
– А до войны там много немцев, то есть рыбаков, жило?
– Человек двести, примерно. Точное количество в бумагах есть, в городе, потом привезу, покажу.
– Много. И все рыбу ловили?
– Почти все. Кто-то больше занимался сетями, кто-то лодки смолил, поправлял их по надобности. Коптили рыбу, солили. Но всё это было единолично, каждый для себя! У нас будет по-другому – коллективно! Будем друг другу помогать, у каждого будет общественная нагрузка, колхозные обязанности. Не пропадём! Вот, к примеру, вы, гражданка Мария, по специальности кто будете?
Одноглазый тоже принялся говорить заинтересованно.
– Я? Ну, по образованию я библиотечный работник. Могу быть учителем в начальных классах. Вот.
– Здорово! Библиотеки у нас в колхозе нет и в скором времени не предвидится, и школьников тоже почти не имеется! Старики одного внука привезли – и всё. Кого же вы учить-то будете, Мария? А другой работой не побрезгуете?!
– Не сомневайся, не побрезгую. И тебя, умника, ни о чём не попрошу, пока тебе отчество не присвоили. Генеральское.
Мария рассердилась, отвернулась к водителю.
– Останови машину! Я в кузов пойду.
– Зачем это?! Хорошо же здесь, не дует.
– Начальства слишком много по бокам устроилось…
Одноглазый расхохотался.
Из кузова подали руки, поприветствовали, помогли подняться.
Мрачная толстая тётка с готовностью потеснилась, сняла свои вещи с лавки, пустила Марию сесть рядом.
– Чего из тепла-то вышла? Приставали? Или выгнали?
Хватило двух слов, чтобы объяснить ситуацию.
– Курят много.
Мелькнул первый деревянный сарайчик на обочине.
Бабы, кто полюбопытней, полезли к открытому заднему пологу кузова, смотреть интересное. Мужики, все как один, старались быть спокойными, но заметно напряглись, со смешками скалились, опустили на коленки кулачищи.
Мария тихо охнула, додумавшись, прикрыла рот ладонью.
«Ведь им скоро дома там между собой делить…»
– Море! Море! Смотрите, вон там, за кустами море!
Закричала какая-то суматошная деваха, тут же подхватили, заорали многие.
– Море! Широкое-то какое!
Успокоил всех в кузове бородатый мужик.
Не вставая с лавки махнул рукой.
– Дуры. Море будет попозже, слева. А это – залив. На нём и будем рыбку ловить. Кормилец наш…
Воды становилось всё больше и больше, дорога местами подходила почти до самого берега и даже густые кусты не могли скрывать ровного серого пространства.
Кое-где далеко, очень далеко, виднелась слабая полоска противоположного берега, а местами солнечная вода длилась до самого горизонта.
– Ух ты! А ведь море-то, оно ведь ещё больше этого залива будет, верно, дед?!
– Верно. И чуток солёное, не попьёшь в нём при случае. А тут водичка пресная, как в речке. Дело привычное.
Грузовик гудел, неспешно пробираясь по сухой песчаной колее.
Люди в азарте отстёгивали кузовной брезент и по бортам, задирали его повыше, крепили кое-как верёвочками, штатными ремешками, лишь бы успевать рассматривать свою новую жизнь подробнее.
– Дома! Вон! Смотри! Крыши драночные! Через дорогу, у леса!
– Камышом крытые, которые подлиннее-то, у самой воды.
– И красные крыши тоже есть! Черепичные, те повыше.
– А на берегу – лодки! Много! Чудные какие лодки-то, огромные!
– Аисты! Смотрите, аисты! На столбах сидят, не боятся! Вот это да!
– И сети сушатся, смотрите! На ветру, на вешалах! Совсем как у нас на озере!
Домов по левую руку становилось больше.
Они стояли возле воды ровные, спокойные, тихие.
Машина фыркнула последний раз, съехала с дороги и встала посреди улицы.